Марина Серова: Между нами, девочками

— Я тоже больше не намерена выслушивать ваши легенды, — оборвала я слишком связный рассказ Заварыкиной. — Адрес Викентьевой.

Похоже, Виктория Борисовна даже слегка обрадовалась.

— Черняховского, три, — быстро сказала она. — Второй этаж, комната четыре. Это пустующая коммуналка.

Я окинула взглядом присутствующих.

На лице Виктории Борисовны читалось нескрываемое торжество.

Роза Захаровна продолжала воплощать собой уязвленное самолюбие.

И только огонек папиросы Евы Браун зловеще мерцал в тусклом свете настольной лампы.

— Я все равно докопаюсь до истины, — пообещала я и, резко повернувшись, быстро спутилась в холл.

— Удачных раскопок, дитя мое! — послышался сверху веселый голос Евы Браун.

— …Миша, тут затевается какое-то странное дело, — говорила я в телефонную трубку. — Мне только что сдали убийцу Ильина и Ольги.

— И кто же твой благодетель?

— Целых три: Заварыкина, Бурякова и небезызвестная тебе Ева Браун.

— Ого! — только и мог вымолвить Миша. — Твои действия?

— Мне очень не хочется идти одной по указанному адресу. Дело явно нечистое, и мне хотелось бы иметь надежное подкрепление.

— Хорошо, — быстро отозвался Кленов. — Считай, что мы уже выехали.

Однако я добралась до улицы Черняховского раньше опербригады.

Дом номер три представлял собой полуразвалившуюся хибару, еле держащуюся на подпирающих его подгнивших деревянных столбах.

Резкий порыв ветра взметнул кучу мусора возле жестяного бака.

Мимо моей головы прошелестели в полете десятки мелких листов бумаги, исписанных крупными каракулями.

Я поймала один из них на лету и поднесла к глазам.

«…и прошу прекратить мое существование, так как вы есть президент всея Америки, товарищ Клинтон…» — гласили корявые буквы.

Холодок страха перед чужим безумием пронзил меня в этом заброшенном дворе на краю города.

Я подошла поближе к баку и заглянула внутрь.

Он был весь полон исписанными вдоль и поперек листочками в косую линию — такие обычно дают первоклашкам для прописей.

Запустив руку в бак, я вытянула наугад несколько страниц.

Их содержание мало чем отличалось от листка, услужливо поднесенного мне ветром.

Разнились только адресаты — София Ротару, Святая Тереза, Кашпировский, почему-то Тургенев…

Рядом с баком висела полустершаяся табличка.

Это был график вывоза мусора. Очень любопытный документ.

Издалека послышался мерзкий вой милицейской сирены.

Через минуту во двор влетели два автомобиля, из которых высыпали люди в пятнистых куртках.

Кленов же был одет в обычный пиджак с очень дорогим галстуком в полосочку, а-ля гангстер.

— Ну что тут? Спокойно?

— Слишком спокойно, — ответила я. — Это на втором этаже. И дом почти необитаем.

Старая рассохшаяся лестница скрипела под нашими ногами так, словно давала честное слово обязательно рухнуть.

Но в последний момент дерево сжалилось над нами, и мы достигли второго этажа целыми и невредимыми.

— Здесь, — кивнула я на дверь.

Кленов достал пистолет и, примерившись, шибанул по двери ногой и запрыгнул в комнату, поводя при этом пистолетом в разные стороны.

Прыжок нельзя было счесть удачным, поскольку Мишка сразу же получил удар в лоб и отлетел в центр комнаты, выставив вперед свой «макаров».

Стрелять, однако, было не в кого.

Прямо над дверью, мерно покачиваясь из стороны в сторону, на согнувшемся под тяжестью толстом гвозде висела женщина, задетая телом впрыгнувшего в комнату Мишки Кленова.

— Черт знает что, — пробормотал он, поднимаясь с пола и потирая ушибленный лоб. — Меня еще никогда не били ногами мертвецы.

— С почином, — мрачно пошутила я. — А это, выходит по всему, доктор Викентьева.

На маленьком столе лежала записка.

Почерк был точь-в-точь похож на тот, который я изучала возле мусорного бака.

Записка гласила:

«Смерть Льва и Ольги — на моей совести. Не буду больше жить и убивать. Доктор Викентьева».

— Вот все и разрешилось, — подошел ко мне Миша Кленов.

— Сомневаюсь.

— Вечно ты сомневаешься.

— Это лучше, чем идти на поводу.

— На поводу у фактов?

— Факты? — удивилась я. — Вот именно, факты. Вопрос первый: где револьвер, из которого были убиты Лев Ильин и Ольга?

— Где-нибудь… — пожал плечами Мишка. — Викентьева могла его выбросить, например.

— Вопрос второй. Ты уже осматривал мусорный бак?

— Нет еще? А что? — насторожился Кленов.

— А то, что Викентьева в последнее время испытывала острый нервный кризис и весь месяц писала покаянные записки. По всем адресам. В ООН, Клинтону, Ельцину и папе римскому. Помойный бак напротив переполнен черновиками ее писанины. А график вывоза мусора — раз в неделю.