Марина Серова - Кости не лгут

— Как зовут-то тебя, красавица? — поинтересовался Оглоед, обняв меня за талию и усаживаясь рядом.

— Татьяной, — ответила я.

Сопротивляться его приставаниям я не стала. Во-первых, они пока вполне безобидны, во-вторых, не стоит злить этих ребят раньше времени.

А вот Василий считал, наверное, иначе. Я заметила, что он напрягся, лицо у него из бледного превратилось в багровое. Переживает. Не хватало, чтобы он опять кинулся защищать мою честь. Рыцарь без страха и упрека.

Я посмотрела на часы — второй час. Да, ночка будет веселая.

Оглоед тем временем переместил свою руку пониже.

— Я, Татьяна, на тебя не обижаюсь, — продолжал он, — хоть ты мне и изрядно врезала тогда по кумполу.

Он помолчал и добавил уже с другой интонацией, кивнув в сторону Васи:

— Да еще этот козел там был… Сука!

Один из бандитов, сидящих рядом с Васей, размахнувшись, врезал несчастному рок-музыканту локтем в лицо. Василий молча сплюнул кровь на пол.

— Только, Танечка, — одобрительно посмотрев на своего подопечного, совершившего этот акт возмездия, заметил Оглоед, — извинения у меня попросить надо. Вот, перед всеми пацанами…

Вася впился в меня глазами.

Ну что ж, извинюсь, ничего не случится — я ж ему и вправду башку разбила. Пяткой-то. Как там у Фонвизина: «плюнь да поцелуй»? Или у Пушкина?..

— Ну, извини, коли так… — проговорила я.

Братки заржали. Я в который раз подивилась своеобразному их чувству юмора.

— Неправильно извиняешься, — отсмеявшись, сказал Оглоед, — вот так надо…

Тут он взял меня за затылок и попытался притиснуть мою голову к низу своего живота. Я резко освободилась. Дело точно принимало нешуточный оборот. Оглоед изменился в лице.

— Давай, — стиснув золотые зубы и зло глядя мне прямо в глаза, сипло прошептал он, — при всех пацанах… Действуй!

Наступила тишина.

Оглоед, все так же уставившись на меня, злобно сопел и сжимал кулаки.

Вдруг молчание разорвал отчаянный крик. Это Василий с диким боевым кличем взвился над столом. Прежде чем кто-нибудь из бандитов успел хоть что-нибудь сделать, он схватил полупустую пивную бутылку и обрушил ее на голову сидящего рядом. Тот упал со стула. Опомнившиеся урки всем скопом набросились на него. Я тоже было вскочила, но меня быстро опрокинули на стол и скрутили сзади руки.

Побоище в баре шло полным ходом. Братков было слишком много, они все столпились вокруг Василия и потому мешали друг другу сбить его с ног. А он, совершенно обезумевший, отчаянно отбивался, что-то громко вопя.

Шум стоял невообразимый.

Может, Василий на то и рассчитывал — пошумит, а там, глядишь, кто-нибудь из близлежащих домов милицию вызовет. Но продержаться он смог совсем недолго — один-то против десятка. Его повалили, связали руки какими-то тряпками. И принялись методично избивать ногами. К счастью, скоро занятие это прискучило бандитам, и они по одному, устало отдуваясь, стали возвращаться к столу. Василий лежал в углу не двигаясь, по-моему, он был без сознания.

Меня снова усадили рядом с Оглоедом. Очевидно, Васина выходка охладила его похотливые желания. Он с неожиданной ненавистью посмотрел на меня и сильно ударил ладонью по лицу. Губу разбил. Ну что ж, неприятно, конечно, но уж гораздо лучше того, что он предлагал мне сделать. У меня закружилась голова. Я взяла из пачки, лежащей на столе, сигарету и закурила. Оглоед вырвал ее у меня изо рта. Еще один удар по лицу. Он смотрел на меня с такой злобой, что я невольно поежилась.

Ого, мне знакомы такие припадки ярости. Обычно им подвержены люди жестокие, но трусливые. Кстати, сочетание самое гнусное и, к сожалению, самое опасное. Если я буду казаться беспомощной, он, пожалуй, развернется вовсю. Нужно показать, что я не испугалась его. Но как? Мне на самом деле было не по себе.

Братки за столами притихли. Я услышала тихий Васин стон. Оглоед все так же смотрел на меня, плотно сжав побелевшие губы.

Что-то заставило меня подняться. Никто не шелохнулся. Оглоед не сводил с меня глаз, я тоже смотрела на него. Потом я невольно сделала несколько шагов назад, в сторону выхода.

Странно, но никто из бандитов не бросился догонять. Они молча наблюдали эту немую сцену.

Вдруг я ощутила знакомый беспредельный страх, желание бежать куда-нибудь подальше отсюда. Точно такое же чувство я испытывала, когда бежала по пустынной ночной аллее парка от маньяка, преследовавшего меня. Непонятно, как Оглоед, простой урка, тюремный ублюдок, смог вызвать во мне такой страх. Мне показалось, что такие глаза, какими он смотрел на меня, должны быть у того маньяка. В глазах Оглоеда читалась ненависть, сексуальное желание и, как это ни странно, затаенный страх передо мной.