Марина Серова - Кровавый коктейль

Гадюшник, пожалуй, даже сверх ожидаемого. Слева за дверью в углу — благоухающая лужа. Лестница, сплошь усеянная обертками от конфет, обрывками туалетной бумаги, окурками, лузгой от семечек, наверно, давно уже забыла о прикосновениях тряпки, на худой конец веника.

На третьем этаже резкий запах самогона. Видно, одна из старух, не присутствующая на дневной сессии дворового «парламента», активно готовилась к подпольному бизнесу. На подоконниках бутылки всех мастей, а на площадке между четвертым и пятым этажами клочки ваты и использованные одноразовые шприцы. Сверху доносился специфический запах, свидетельствующий об еще одной подпольной торговой точке, сбывающей товар совсем иного рода. Квартира Ани под номером пятьдесят пять была на четвертом этаже.

— Да-а, обстановочка, — заметил Костя, нажимая на кнопку звонка. В ответ раздалась какая-то очень знакомая мелодия.

Дверь открыла заплаканная женщина тридцати с небольшим лет, в ситцевом, изрядно потрепанном халате.

— Здравствуйте! Калинины здесь проживают?

— Да, здесь, входите, пожалуйста. — Женщина отступила в глубь прихожей, освобождая нам пространство. В довольно длинном, но очень узком, уменьшенном наличием одежного шкафа помещении стало тесно, как в трамвае.

— Вера Ивановна, я — Курбатов Константин Федорович, а моя спутница — лучший детектив города Тарасова — Иванова Татьяна Александровна.

— Один из лучших, — уточнила я, справедливо решив, что скромность украшает женщину.

— Мы по поводу Ани.

— У вас есть какие-нибудь новости?! — с мольбой в глазах воскликнула женщина.

— Новостей пока нет, но они обязательно будут, если за дело взялась Татьяна Александровна. Это я вам обещаю.

— Можно просто Таня.

— Ой, что ж мы стоим, вешайте пальто да проходите в зал.

Мы прошли.

Тесная двухкомнатная «хрущоба», переделанная в трехкомнатную, со стандартным для рядовых обывателей набором мебели: стенка, диван, два кресла, несколько стульев, старенький цветной телевизор «Альфа» на журнальном столике в углу у балкона. Напротив двери, на самом виду — старое, очевидно, ленинградской сборки, пианино «Саратов». Справа и слева от него двери: одна — в светлую, как потом выяснилось, Анину комнату, другая — в темную спальню, грузовое купе родителей. На одном из кресел стопка неглаженого белья. На диване спал, по всей видимости, горем убитый отец. И даже на расстоянии двух метров по запаху ощущалось, что горе свое он топил явно не во французском коньяке, а скорее всего в том самом напитке, который в данный момент изготавливали этажом ниже.

— Садитесь, пожалуйста, в кресла, — сказала Вера Ивановна, убирая белье.

Она вынесла его в свою комнату и вернулась. Сама села на стул у пианино.

— Может, чайку поставить?

— Спасибо, Вера Ивановна, мы уже завтракали. Давайте поговорим о случившемся. Расскажите поподробнее, как все произошло, — спросила я.

На глаза женщины вновь навернулись слезы:

— Да что рассказывать-то. Не знаю даже. Ушла, как обычно, в училище на занятия. Должна была вернуться в шесть вечера. До семи мы ее дома ждали. Потом пошли с отцом на остановку, там до девяти простояли. Решили домой вернуться, думали, может, разминулись. И дома нет… Подождали еще с полчаса и поехали в училище. Там, конечно, никого, кроме сторожа. В милицию обратились. А дежурный нам говорит: «Может, она у подружки или у приятеля ночевать осталась. Подождите дня три. А уж потом заявление примем». Только ведь такого быть не могло. Она у нас без разрешения — никуда. Если только с Артуром на концерт какой или в кино, так заранее предупредит, чтоб не волновались.

С дивана полились трели храпящего хозяина. Выводил он их старательно, с чувством.

Вера Ивановна взглянула в его сторону и, смущаясь, спросила:

— Может, нам на кухню пойти? Чайку поставлю…

— Ничего, продолжайте, пожалуйста. Мне не мешает, — сказала я, борясь с острым желанием хрястнуть многострадального отца по физиономии.

— Ну, в общем, предупреждала всегда. А чаще они с Артуром у нас дома занимались: пели, на пианино играли. Я не возражала: пусть себе. Подружек у нее нет. Только приятельницы в группе, и все. Она вообще у нас не от мира сего. Да к тому же мы всего полгода назад сюда переехали.

— А до этого где жили? — спросила я, вспомнив наказ костей о прошлом.

— Вообще-то Коля — тарасовский. Он был единственным поздним ребенком в семье. Отец у него военный был. В сорок пять лет на пенсию вышел. Николаю тогда пятнадцать лет было. Вот тогда-то их родственники к нам в поселок Краснодонский и сманили. Это в Казахстане, в Кустанайской области. У нас там совхоз тогда хороший был и конезавод. И хозяйство у каждой семьи крепкое.