Марина Серова: Коварная приманка

— Занятно. А второй путь? — допытывалась я.

— Весной все эмоции проявляются необыкновенно ярко. У одних эйфория, у других плаксивость и раздражительность. В состоянии стресса человек легче идет на контакт. Проявляется подспудное желание свалить хоть часть стресса на чужие плечи. Вот и получается, что стремление к общению приводит к тому, что весна становится действительно периодом «спаривания» людей, но не в грубом смысле совокупления, а в смысле желания ходить парами, иметь рядом близкого друга, которому можно просто излить душу. — Ученый, похоже, дорвался до благодарной слушательницы.

— Понятна ваша мысль, профессор. Мы, как вы изволили выразиться, «спариваемся» с вами на солнышке, сочетая приятное с полезным, ведь так?

От этого человека веяло спокойствием и уверенностью, которые незримо передавались собеседнику. Мне же в моем нынешнем состоянии как раз и не хватало спокойствия и уверенности. И, кажется, дух мой действительно заметно пошел на поправку.

— Итак, Игорь Снегирев показал вам кассету о нашем амурном путешествии в Испанию — будем называть вещи своими именами. Теперь Игорь Сергеевич не является моим бойфрендом, и вы это наверняка знаете. Что ж, скорее всего я вам потребовалась как женщина?

— Татьяна Александровна, разве я дал вам хоть малейший повод усомниться в своей порядочности? — Профессор был явно смущен моими словами.

— Иннокентий Михайлович, а разве желать женщину — это непорядочно? — парировала я.

— Сдаюсь перед вашей железной логикой, — Полежаев картинно поднял вверх обе руки, — но в данный момент ваше женское обаяние отступило для меня на второй план. Больше всего, представьте, меня интересуют сейчас ваши профессиональные качества частного детектива.

Вероятно, в выражении моего лица что-то непроизвольно изменилось, или профессор действительно был тонким психологом.

— Вы разочарованы? Не расстраивайтесь, Татьяна Александровна, просто никогда в жизни мне не приходилось изменять. Хорошо это или плохо, но это так. — Он картинно развел руками.

«Просто тебе не встретилась на пути настоящая женщина, с которой можно было забыть обо всем на свете», — подумала я, а вслух, словно стряхнув весеннее наваждение, спросила:

— Так что же вас привело ко мне, уважаемый профессор? — Я решила перевести разговор на сугубо служебные темы.

— Вот вы и обиделись, — очень верно определил мое теперешнее состояние Полежаев, — а между тем причина моего прихода к вам весьма серьезная: четыре дня назад погибла моя жена и исчезла дочь.

Мои брови сами собой поползли вверх.

— Простите, Иннокентий Михайлович, у вас горе, а я тут со своими глупостями… Еще раз извините!

— Нет, нет, просто я несколько неточно выразился: погибла моя бывшая жена, Ирина, и я воспринял бы это печальное известие довольно спокойно, если бы не одновременное исчезновение моей дочери-девятиклассницы.

— Вы сказали «погибла», а не «умерла». От чего?

— Вот это обстоятельство и привело меня к вам. Я вернулся из командировки, вернулся только вчера вечером. А три дня назад домой позвонил неизвестный и сообщил о гибели бывшей жены и пропаже дочери. Мне поставили условие: если я хочу, чтобы дочь осталась живой, то до конца недели должен приехать в Зареченск, это в пятистах километрах от нас вверх по Волге.

Пока домашние связывались со мной, пока я возвратился, три дня уже прошло. Осталось только четыре… — Профессор замолчал.

— Вы сказали — бывшая жена. Давно вы расстались? — уточнила я.

— Мы разошлись с Ириной тринадцать лет назад, эту женщину я вычеркнул из своей жизни раз и навсегда. Если бы не Оксана, дочка, я бы вообще забыл о ее существовании, клянусь вам! — Полежаев отчего-то даже сжал кулаки.

— Она вам когда-то причинила боль? Извините, если я вторгаюсь во что-то очень интимное, но, сами понимаете, врачу и сыщику надо рассказывать все.

— Вы правы. Она предала меня. И лишила дочери…

Профессор замолчал, в волнении потирая пальцами правый висок. «Бывают же дуры бабы! — подумала я, глядя на ученого. — Предать такого мужика! Впрочем, — поймала я себя на мысли, — каким он был полтора десятка лет назад, знают только двое: он и Ирина. Теперь вообще лишь он один. Может, горький опыт изменил характер Полежаева к лучшему?»

— Кто разговаривал с неизвестным? — спросила я.

— Наташа, Наталья Сергеевна, — третья жена и, надеюсь, последняя.

Я с нескрываемым интересом посмотрела на профессора: во дает мужик! Недаром пословица утверждает, что в тихом омуте черти водятся.