Марина Серова - Клиент всегда прав

— А стрелять-то ты не умеешь, — насмешливо улыбнувшись, шепнула я ей.

Сначала она несколько секунд остолбенело смотрела на меня, а потом вдруг вскочила со скамейки и попыталась вцепиться острыми ногтями мне в лицо. Увернувшись от страстных объятий, я легонечко ткнула ее двумя сложенными вместе пальцами в солнечное сплетение. Дюкина охнула, на секунду застыла, словно бы от удивления, и обессиленно плюхнулась обратно на место. Делать здесь мне было больше нечего. Когда я, поднявшись, подошла к двери, сержант уже открыл ее. Клавка, готовая выскочить наружу, метнулась от меня в сторону.

— Где «ствол»? — выпуская меня, спросил сержант.

Отпираться было бессмысленно.

— У меня есть разрешение, — улыбнулась я.

— Вы не должны были входить сюда с оружием, — звякнув замком, заявил он.

— Что же нам теперь делать? — пожала я плечами.

— Давайте его сюда, — решительно заявил он после некоторой паузы.

— Зачем это? — удивилась я, глядя на него в упор. — Я же сказала, что у меня есть разрешение на ношение оружия, — я достала из сумочки ламинированный прямоугольник с печатью.

В конце концов мне удалось замять этот маленький инцидент, и мы расстались с сержантом если и не друзьями, то как хорошие приятели. Правда, для этого мне пришлось пообещать ему никому не говорить, что он пропустил меня в клетку, не поинтересовавшись, есть ли у меня оружие.

Я немного посидела в машине, обдумывая ситуацию, хотя, не буду скрывать, меня так и подмывало во весь опор ринуться на квартиру Ольги Зарубиной, где я надеялась ее застать, чтобы задать несколько не слишком приятных для нее вопросов. Но я знала, что спешка, как правило, не приносит результатов. Положительных результатов, имею я в виду. А меня интересовал только положительный результат, то есть разоблачение убийцы Дюкина. В том, что это сделала не жена, я была почти уверена. Во-первых, она не знает, где находится орудие убийства, а во-вторых, она не умеет стрелять. Она даже не знала, что нужно снять пистолет с предохранителя и дослать патрон в патронник. Конечно, был очень маленький шанс, что кто-то до нее проделал все эти манипуляции с пистолетом и он был, что называется, подготовлен к «работе». Но шанс этот был настолько мал, что я не стала принимать его во внимание, во всяком случае, пока.

Что же заставило Дюкину взять на себя вину? Это было не понятно. Первое, что пришло мне в голову: она знает убийцу и хочет его выгородить. Но как же нужно любить человека, чтобы взять вину на себя?! Способна ли Вероника вообще на сильные чувства? А может, кто-то под страхом смерти заставил ее сделать такое признание? Нет, что-то здесь не так. Я же разговаривала с Дюкиной буквально за несколько минут до ее выступления в прямом эфире. Она была немного раздражена, да, но не испугана. Или она очень хорошо умеет скрывать свои чувства? Она ведь в какой-то мере актриса.

Конечно, все мы актеры в этом мире. Но уж я-то должна была сразу ее раскусить! Так ведь нет, ей удалось-таки какое-то время, пусть непродолжительное, поводить меня за нос. А оказалось, что Степан Федорович был прав: его невестка себя оговорила.

В любом случае, мне необходимо было продолжить общение с Зарубиной. Я позвонила на студию, мне ответили, что Зарубина ушла домой. Поэтому я отправилась прямиком к ней.

Зарубина была очень удивлена, когда я позвонила ей из машины, но спустилась, чтобы отпереть мне дверь подъезда. Увидев меня, она едва не потеряла дар речи.

— Вы? — только и смогла она произнести, вытаращив на меня свои зеленые глаза.

— Здесь нет ничего странного — я веду расследование обстоятельств гибели Альберта Степановича.

— Но… — она вращала глазами, — его жена…

— Это ничего не меняет, может, мы поднимемся к вам?

Она зашагала вверх по лестнице, отперла входную дверь и отступила в сторону, пропуская меня в квартиру. Я прошла в ту самую гостиную, где с большим интересом несколько часов назад слушала запись с автоответчика.

— Садитесь, — небрежным жестом Ольга указала мне на низкое кресло возле журнального столика.

Я села в него, а она приземлилась в кресло, которое стояло перед телевизором, немного развернув его. Минуту мы молчали. Я видела, что моя собеседница грустна и даже подавлена. Неужели так переживает за подругу? А что, вполне возможно. Люди частенько горят завистью, делают гадости своим сослуживцам или соседям, а когда с теми случается какое-нибудь несчастье, играют в сочувствие или на самом деле сострадают им. Некое подобие запоздалого раскаяния, вызванного спокойной уверенностью, что их недругов «бог покарал».