Марина Серова - Моя маленькая слабость

— Дальше идет ваш разговор с убийцей, — глядя в упор на Марью Семеновну, сказала я, — вы «заказали» своего зятя.

— Мама! — Марина застыла с открытым ртом и вытаращенными глазами. — Что она говорит?!

— Ваша мать, — посмотрела я на Марину, — оплатила услуги киллера. Она не хотела, чтобы вы разводились с Сергеем Петровичем, я правильно излагаю, Марья Семеновна? Ведь в случае развода вашей дочери и вашего брата, — скосила я глаза на Спиридонова, — Марина не получила бы практически ничего. А вы, Марья Семеновна, — усмехнулась я, — не хотели, чтобы ваша дочь, грубо говоря, осталась без гроша. Вашим томлением-искушением умело воспользовался Брехман; не знаю уж, при каких обстоятельствах вы с ним спелись. Возможно, вы плакались ему в жилетку, повествуя о несчастном жребии вашей дочери. А может, вы, зная, что он имеет на нее влияние и близок с ней, жаждали его видеть в зятьях? Факт остается фактом, вы наняли Клюкина. Он молодец, Клюкин, сделал эти записи. Хотел себя обезопасить от Брехмана и от вас, так, на всякий случай. Увидев вас в прошлый раз, я и подумать не могла, что ваши семейные интересы могут иметь столь серьезные, я бы даже сказала — трагические последствия. Вы рассчитывали помочь дочери, избавить ее от нищеты, хотя с ее профессией нищета ей не угрожала. Вы наивно решили, что тайна смерти вашего зятя никогда не всплывет на поверхность. И что же вы заслужили, Марья Семеновна? Ваша дочь будет всю жизнь относиться к вам со смесью жалости, презрения и ненависти. Такую вы цель перед собой ставили?

Марья Семеновна валялась в ногах у дочери, схватив ее за лодыжки. Марина хотела вскочить, она напоминала птицу, угодившую в силки.

— Это правда? — задыхаясь от волнения, вскрикивала она. — Это правда? Ты убила его, мама?

Комнату потрясли рыдания: мать и дочь завыли, запричитали в унисон. Я кинула взгляд на Александра Петровича. Он смотрел на эти крокодиловы слезы с явным отвращением. В его лице было столько ненависти и презрения, что мне казалось, еще минута — и он кинется избивать их ногами. Наконец он резко поднялся и подошел ко мне, достал из гнезда кассету и посмотрел мне в глаза.

— Пойдемте, нам здесь делать нечего. Я вам очень обязан. Сколько я вам должен?

Он достал из кармана бумажник и отсчитал пять купюр достоинством в сто долларов каждая.

— Держите, — протянул он их мне.

— Вы мне ничего не должны.

— Это премия, — сухо сказал он, — спасибо. Вы прекрасно справились с вашей работой. Шарков не ошибся, вы отличный детектив и извините, пожалуйста, если в чем-то был не прав.

Я пожала плечами и, поблагодарив за вознаграждение, сунула деньги в карман пиджака.

— Как это ни прискорбно, но я должен буду заявить в милицию, — обернулся он к рыдающим родственницам.

Мы вышли из квартиры вместе с Александром Петровичем. Валентина Георгиевна, которая все это время покорно сидела на кухне, ни на миг не отрываясь от консервирования, проводила нас испуганным взглядом.

Светило солнце, пели птицы, на площадке, под сенью тополей, играли дети, носились лохматые псы. Будничное спокойствие этого тенистого дворика бесшумным морем нахлынуло на меня, принося воспоминания о моем отсиявшем детстве. Тогда я вот так же весело прыгала и счастливо болтала со своими сверстниками, не подозревая, что за стенами домов взрослые разыгрывают настоящие драмы и трагедии.