Марина Серова: Печали веселой семейки

«Компромат на тарасовского дельца, занятого в автомобильном бизнесе, Каминского Георгия Николаевича».

Благодушие на лице моего бывшего клиента сменяется недоумением, затем изумлением, челюсть его вновь отвисает… Чтобы пояснить, в чем дело, привожу отдельные выдержки из неожиданно для хозяина папки появившегося в ней документа:

«По свидетельству жены Георгия Николаевича Каминского Эммы Эдуардовны Каминской, ее супруг был обвинен в краже государственного имущества и по решению суда получил полагающийся за это преступление срок…»

«На протяжении многих лет Георгий Николаевич Каминский собирал компромат на своих конкурентов, мечтая стать монополистом в сфере тарасовского автобизнеса».

«Каминский признался в том, что спровоцировал свою супругу, Эмму Эдуардовну Каминскую, совершить кражу денежной суммы размером в двести тысяч долларов».

Затем в папке следовали фотографии Эммы Эдуардовны Каминской: до совершения преступления — увядшая дамочка со вставными зубами и в парике, с черным лаком на ногтях, а также после совершения преступления, сделанная стражами правопорядка в распределителе для бомжей.

«Каминский нечестными путями убирал своих конкурентов, используя для этого частного детектива, которому он якобы поручил разыскивать похищенный компромат».

Но последние сведения, наверное, произведут на Каминского наиболее сильное впечатление: «От господина Каминского ушла секретарша, поскольку он испытывал к ней далеко не профессиональный интерес».

Ну и так далее и тому подобное. Не зря ведь Мария работала секретарем у Каминского. В общей сложности про него набралось страниц двадцать, напечатанных мелким шрифтом. Все-таки на составление таких бумаг у нее великий талант. Быть ей в США личным секретарем самого Буша-младшего, не меньше!

А Каминский? А что Каминский… Будет жить себе, поживать да добра наживать. Может быть, страницы из компромата на него самого и заставят его задуматься над тем, как некоторые его делишки выглядят со стороны, а может, и нет. Однако сомневаюсь, что чтение этого компромата, в отличие от собранного им лично, доставит ему удовольствие. Чего мы с Марией и Андреем, собственно, и добивались. Не более того.

Я думала, что на этом очередное дело подошло к концу и можно будет пойти куда-нибудь и слегка, в одиночку, отметить его завершение. Не тут-то было. Едва я покинула особняк Каминского, как в сумочке подал голос мобильник. В его настойчивом писке мне послышалось что-то трагическое. Показалось, что он пищал сигнал SOS, не меньше. Я достала мобильник из сумочки.

— Алло! Татьяна! — послышался голос с армянским акцентом, который звучал сегодня гораздо сильнее, чем обычно. — Свет очей моих! Обязательно приезжай сюда! Ты мне очень нужна! Без тебя я не справлюсь.

Наверное, с Папазяном приключилась какая-то беда, раз он отчаянно взывает ко мне о помощи.

— Тебе грозит опасность? Где ты сейчас? — быстро спросила я.

В трубке слышался подозрительный шум, будто Папазян находился в месте, где кроме него много народу. Один голос звучал громче остальных, — по-видимому, кто-то находился с Папазяном совсем рядом. Интересно, что в этом голосе ясно звучал все тот же армянский акцент.

— Да в «Подкове» мы! Все в той же «Подкове», будь она неладна!

— Хорошо, еду. Через пять минут буду на месте, — твердо сказала я.

Я быстро вырулила на нужную улицу и поехала на проспект, размышляя о том, что случилось с Папазяном и с кем он находится в «Подкове», потому что сказал «мы», а не «я».

Наступил уже поздний вечер, и большая светящаяся подкова — вывеска бара — приветливо сияла золотистыми огнями. К бару толпами валил народ, и я удивилась: со слов Папазяна я знала, что большого числа посетителей здесь не бывает — все-таки он для привилегированных лиц. Или я что-то не поняла, и в это время суток тут многолюдно? Однако что-то в поведении людей заставило меня усомниться в том, что происходящее — обычное явление: они торопливо шли к бару, посмеиваясь, как будто знали, что внутри их ждет какое-то интересное и веселое зрелище. Из бара же выходить никто не торопился, и оттуда слышались взрывы хохота. Может быть, сегодня в «Подкове» проводится какой-нибудь конкурс? Скажем, непрофессиональный стриптиз…

Я зашла в бар, и мое недоумение враз исчезло. За столиками и около столиков стояло и сидело полно народа. На стойке же — не за стойкой, прошу заметить! — стояли, пошатываясь и для равновесия обнимая друг друга, две нелепейшие фигуры. Одна из них была одета в некогда приличный костюм — серый двубортный пиджак, брюки и белую рубашку, правда без галстука. Теперь костюм выглядел самым что ни на есть плачевным образом, потому что был обильно залит разными сортами вин, которые оставили на нем живописные пятна. Видно было, что обладатель костюма дегустировал вина долго и основательно — пятна были самых разных оттенков желтого, красного и коричневого. На голове у фигуры красовалась милицейская фуражка. В руке обладатель костюма и фуражки держал початую бутылку армянского коньяка, которой помахивал в такт льющейся из его глотки песни, судя по всему, далеко не первой.