Евгений СУХОВ - МЕДВЕЖАТНИК ФАРТА НЕ УПУСТИТ

— Зато ты похож на мою старшую сестру Глашу, — огрызнулся адъюнкт. — Та вот тоже так говорила: «А ты ведь не в гимназию идешь, Леня, а к своим дружкам-приятелям. То-то они вчера весь вечер тебя под окнами высвистывали».

Несколько минут проехали молча.

— А почему фас трое? — снова нарушил молчание прежний стрелок. — Машинисту полошен только отин помощник.

— Много ты знаешь, как я погляжу, — буркнул адъюнкт, покосившись на электрического мастера.

— Та, я мноко снаю, — не унимался стрелок. — И еще я снаю, что фаш кочекар никокта не тершал ф руках$7.

— Это да, — согласился со стрелком химик. — Это верно. Так ведь он новенький. Ничего, — он вымучил из себя улыбку, — еще научится.

— А ты тоше нофенький? — спросил стрелок, сверля адъюнкта взглядом и снимая с плеча винтовку.

— Я-то, может, и новенький, — хмыкнул в ответ химик, заметив краем глаза, что Мамай их настороженно слушает. — А вот ты, — тут Мамай слабо шевельнулся, и тотчас раздался выстрел, — уже старенький…

Дотошный стрелок выронил винтовку и схватился за грудь. Замешкавшегося было второго стрелка весьма крепко приложил лопатой прямо в рябую морду электрический мастер. Потом он открыл дверь и вытолкал обоих стрелков из паровозной кабины. Один молча, другой с криком полетели на железнодорожную насыпь.

— Эти, в вагонах, наверняка видели, как кувыркнулись стрелки, — заметил Григорию адъюнкт. — На первой же остановке нас просто прикончат.

— Значит, не будем останавливаться, — резонно констатировал электрический дока, продолжая, лопата за лопатой, кидать в паровозную топку уголь.

— До самой Москвы? — улыбнулся химик.

— До самой Москвы, — подтвердил Григорий Иванович.

Впереди, где-то за версту, послышался паровозный гудок.

— Встречный! — догадался адъюнкт. — Вот и приехали, мать твою…

— Пырыгайте, — вдруг произнес внятно Мамай.

— Что? — одновременно повернулись к нему адъюнкт и электрический мастер.

— Я говорю, пырыгайте, — повторил, уже злясь, Мамай.

— А ты? — спросил его химик.

— А я осытанусь. Мыне всю равну кирыдык.

— Так нельзя, друг, вместе будем прыгать, — за-явил ему адъюнкт. — Сейчас, приторможу только малость, не то руки-ноги переломаем…

Он крутанул какой-то рычаг, и поезд, скрипнув тормозными колодками, немного замедлил движение.

— Встречный уж близко! — заторопил химика Григорий. — Секунд двадцать еще, и нам всем будет кирдык.

— Давай, — подхватил под мышку Мамая адъюнкт и встретился с его взглядом. Он был пуст и холоден, и смертельная пелена уже покрывала белки глаз.

— Он умер, Гриша, умер, — вскричал химик, отпуская руку Мамая, ставшую вдруг очень тяжелой.

Тревожный гудок встречного паровоза раздался совсем близко.

— Прыгаем, Леня! — закричал электрический мастер и, схватив адъюнкта за рукав, потащил его к раскрытой двери. — Давай!

Спустившись на приступку, он вобрал в себя воздуха и прыгнул. Адъюнкт, оглянувшись на распростертое тело Мамая, смахнул застилавшие глаза слезы и, не глядя, ринулся в пустоту…

Черные фигурки скатились по насыпи, поднялись и, отбежав от нее саженей на пятнадцать, остановились. Через мгновение два паровоза, с грохотом столкнувшись, встали на дыбки и перевернулись, стаскивая за собой на насыпь вагоны. Потом один из них полыхнул пламенем, и все пространство заполнилось звуком взрыва. А когда рассеялся дым, фигурок, наблюдавших крушение поездов, уже не было видно.

— Вот и все, я больше ничего не знаю, — отважился Херувимов посмотреть в лицо Савелию.

Савелий Родионов молчал. Херувимов, часто моргая глазами, пытался угадать, что думает в эту минуту вор и что он с ним сделает.

«Убьет? Но вроде бы мокрых дел доселе за известным медвежатником не водилось. Правда, время меняет людей, особенно такое, в котором мы все теперь проживаем, но не настолько же?… Может, все же не убьет? Даст в морду, поломает ребра — так все лучше, чем лежать здесь, в сушильном коробе и истекать кровью. Однако почему он молчит?»

Родионов же не просто молчал, он думал.

Бывший полицейский пристав Херувимов ничего нового, чего бы не знал сам Савелий, не рассказал, и где искать Елизавету было, как и раньше, неясно.

— Ладно, пристав, живи, — процедил сквозь зубы Родионов, уничтожая его брезгливым взглядом. — Но все же… я желаю тебе поскорее сдохнуть.

— Благодарю, — сглотнул бывший надворный советник скопившуюся слюну и облегченно выдохнул. — Благодарю вас, Савелий Николаевич…