Евгений СУХОВ - МЕДВЕЖАТНИК ФАРТА НЕ УПУСТИТ

— Добрый день, — остановился возле Савелия невесть откуда взявшийся высокий худой человек в касторовой шляпе, какие обычно носят художники. В руках у него была тренога и фотографический аппарат. — Позвольте представиться, — мягко произнес фотографический маэстро, — Соломон Фельзер, фотограф и свободный художник. Смею вам заметить, молодой человек, что у вас очень выразительное лицо. И пусть мне уже никогда не покушать мацу в день Пасхи и не отведать фаршированной щуки и кугеля с медом, если это не так.

Человек в касторовой шляпе, представившийся Соломоном Фельзером, поставил треногу на землю и, ободренный молчанием Родионова, продолжил, указывая на свой инструментарий:

— А ви знаете, что это такое? Нет, молодой человек, ви не знаете, что это такое. Так я вам скажу: это фотографический аппарат системы господина Бартильона. О, это был выдающийся человек, очень, очень выдающийся человек. Если ви захочите, я могу рассказать про него много хорошего и поучительного. Однажды господин Бартильон… Простите, ви не сильно спешите?

— Я как раз собирался уходить, — улыбнулся фотографу Савелий, прекрасно знавший приемы забалтывания своих жертв цыганками и свободными художниками, после чего жертва либо мрачно соглашалась на их предложение, дабы скорее от них отвязаться, либо, одурманенная напором и нескончаемым словесным потоком, безвольно давала согласие на прочие фантазии.

— О, я вас не задержу, молодой человек. Так вот, меня, как я уже имел честь вам говорить, зовут Соломон Фельзер. Я мастер фотографического портрета. А ви, я подозреваю, давно желаете сделать свою фотографическую карточку. Я таки прав?

— Вы ошибаетесь, дорогой маэстро. Я вовсе не желаю иметь свой фотографический портрет. Открою вам небольшой секрет, их и так уже слишком много.

Савелий поднялся и коснулся рукой шляпы, прощаясь:

— Всего доброго.

— Ви, право, нетерпеливы, молодой человек. Подождите! Ну, хорошо, не желаете фотографироваться, так у меня имеется для вас кое-что другое.

Маэстро полез в карманы своей накидки и выудил несколько браслетов в форме змеи из дутого золота.

— Взгляните, молодой человек! — весело воскликнул он. Оказывается, в нем скрывался и недюжинный талант предпринимателя. — Уверяю, ваша дама будет в невероятном восторге!

— Моя дама не пустит меня с таким подарком и на порог, — мельком взглянув на браслеты, ответил Савелий.

— Верно! — быстро нашелся поклонник Бартильона. — Ви совершенно правы, молодой человек. Ну, хорошо, так и быть! У меня есть кое-что специально для вас. Кто бы мог подумать, что мне повстречается взыскательный покупатель. В наше время это такая редкость!

Фельзер снова полез в карман, пытливо посмотрел прямо в глаза Савелия и протянул ему маленький хромированный пистолет с коротким стволом, легко уместившийся на ладони.

— Это полуавтоматический пистолет марки «дуглас». Шесть зарядов в магазине, один в стволе. Не хотелось бы, чтоб он вам, Савелий Николаевич, когда-нибудь пригодился, но с ним все же будет надежнее.

Родионов резко выпрямился и жестко посмотрел на пожилого еврея. Что-то в глазах фотографа и в нескладной худой фигуре с несоразмерно длинными руками показалось Савелию знакомым. Взгляд его потеплел, и лицо Родионова расплылось в довольной улыбке.

— Заноза!

— Он самый, — приподнял шляпу маэстро и растянул до ушей губастый рот.

Сей уголовный типаж, какового Савелий искренне рад был видеть, являлся его старым товарищем и подручным, с которым они не единожды ходили на дело. Заноза, надо отдать ему должное, имел не только руки-грабельки, знавшие каторжанскую тачку и рукоять финского ножа и нагана, но и склонность и явные способности к актерству. Ежели он наряжался извозчиком, то хлеще ваньки невозможно было отыскать во всей Москве. Ежели рядился купцом, то всякий, кто находился рядом, чувствовал в этом плечистом рукастом человеке бульдожью хватку природного торгаша из той категории, про которых говорили: этот выжига свою копейку не упустит. Ну, а уж коли требовалось на какого-нибудь несговорчивого бычару нагнать жути, равных Занозе не было и вовсе. Глаза его тогда становились круглыми, лицо превращалось в непроницаемую жесткую маску, а голос делался звеняще зловещим. И тогда тому, для кого предназначался спектакль, приходилось весьма туго. Именно в роли не ведающего жалости душегуба Занозе удалось вытрясти некогда у банкира Лесснера секретный код неприступного сейфа, который не удалось вскрыть самому Савелию Николаевичу.