Б. Седов - Отступник

Уже светало, когда закончился встречный бой двух групп спецконтингента. Вооруженные пейнтбольным оружием, зомби метили друг друга краской, валясь замертво, если шарик попадал в жизненно важный орган. Так была составлена игровая программа – меченый терял сознание. А к жизни его должен был возвратить сигнал к окончанию игры. В «живых» остались полтора десятка из полутора сотен нападавших. Все пять десятков обороняющихся валялись «убитые», кроме одного.

Его взяли в плен.

И теперь все присутствовавшие на наблюдательном пункте, затаив дыхание, наблюдали сцену допроса, который проводили «победители» в занятом неприятельском бункере.

По просьбе москвича, не переносившего крика, операторы отключили звук, и о чем спрашивали у несчастного – было неясно.

Понятно было лишь одно – отвечал он не то, чего добивались он него допрашивавшие. На глазах у шокированных офицеров у бедолаги срывали ногти на руках, подводили к гениталиям ток из розетки, а потом отрезали правое ухо и скормили его хозяину. Кровь случайно брызнула на одну из камер, и половину левого верхнего монитора закрывали потеки бурой вязкой жидкости.

Ухо было пережевано и проглочено. Кровь из уголка рта заморившего червячка пленника струилась на подбородок.

Московский гость был доволен.

Фиме было по-настоящему страшно. Его тошнило. Он держался из последних сил.

Проверяющий наконец благожелательно махнул рукой:

– Отбой!

Взвыла сирена, и страшная игра окончилась.

А уже ночью, под водочку да под балычок, в кабинете командира части, где он сидел вдвоем со штатским хмырем, было решено, что две сотни «перевернутых» спецов будут целую неделю усиленно тренироваться на полигоне номер один. И не просто на полигоне, а на специальной секретной площадке, куда доступ обычно осуществляется лишь по персональному разрешению командира части с докладом фамилий допущенных непосредственно в Москву. Правда, на этот раз дело обойдется одним лишь приказом командира части, и волею судьбы в число восьми отобранных для дела офицеров попал лейтенант Ефимов, о чем он, понятное дело, пока не знал.

После очередной рюмочки хозяин расслабленно поинтересовался:

– Ну как, оценил моих камикадзе?…

– Нормальные ребята, – одобрительно кивнул гость. – Сгодятся для нашего дела.

Хотя офицеры выпили уже изрядно, что помимо пустой тары под столом косвенно подтверждал переход разговора к теме работы, Кириленко мыслил вполне трезво. И услышав это заявление старого знакомого, вмиг посерьезнел.

– Решились все же?

– А куда деваться? Надо этот бардак прекращать. Я уж заколебался на все это смотреть. На то, как мы жопу штатникам лижем, на жизнь нашу поганую. Ты вот в глуши сидишь – не надоело? Я квартиру получил на двадцать втором году службы. Так и не пожил в ней толком еще. Да и не поживу теперь – хули мне там одному делать?…

Кириленко молча кивал.

– Накопилось. Правда, накопилось. Не знаю, как там и где «народу» стало жить лучше, а вояки, как с хлеба на воду перебивались, так и голодуют. А ведь радовались – свой пришел!…

Кириленко молча налил.

– В общем, не знаю. Мне идти некуда, терять нечего. А так – хоть какая-то надежда на то, что нам станет лучше.

Кириленко выпил, и заговорил:

– Очередное светлое будущее? Ну-ну. А ведь это настоящий дворцовый переворот. Путч, бля, ГКЧП!

– А ненастоящими делами пусть детвора в песочнице занимается.

– Знаешь, я не то чтобы боюсь. Отбоялся я уже за всю свою жизнь. Вроде бы и терять нечего, как пролетарию, но ужасно обидно будет потом, когда власть сменится, увидеть, что «они» делали это все для себя любимых. А верных сподвижников и конкретных исполнителей – первыми в расход.

– Да так и так – подыхать.

– В общем-то да, – грустно улыбнулся командир. – А так, значит, войдем, бля, в историю!

– Вот именно, – согласился москвич.

Налили еще по одной, выпили за успех безнадежного предприятия и стали обсуждать детали предстоящей операции.

Вован, Букаха и Пендаль ехали в старом черном «БМВ-525» по Северному шоссе в сторону Березовой горы. Они были довольны собой и с удовольствием перебрасывались лихими фразами на языке, который и феней-то назвать нельзя было. Другого они не знали. Этот язык был уродливой смесью блатного жаргона, профессионального милицейского сленга и дискотечного чириканья пятнадцатилетних недоумков, прочитавших в своей жизни лишь триллер «Курочка Ряба» и мелодраму «Муму».