Владимир Колычев - Сыщик и вор — братья навек

Крутили и тех, кому могли быть выгодны заказные убийства. Заведующего универмагом, который стал им после убийства предыдущего. Директора торговой базы, которого не устраивал финансовый инспектор, убитый в своем подъезде выстрелом в затылок. И многих других… Но тщетно. Экономическая элита Тригорска хорошо разбиралась в законах, знала свои права. На сраной козе к ним не подъедешь. И выдержки у торгашей не занимать. Вежливо, но уверенно они посылали следователей куда подальше… Но ничего, посмотрим, как заговорят они, когда с Геной Кол единым на очной ставке увидятся… Только увидятся ли? Скорее всего Гена лежит уже где-то в сырой земельке с проломленным черепом…

В ответ на выступление местных блатарей Соловей назначил им встречу. Никита знал, в каком месте. Сегодня, в двадцать ноль-ноль по местному времени, на Ольгинской засеке. Дело пахло керосином. Без пальбы не обойдется. Но это только к лучшему.

Сам Соловей в бандитских разборах участвовать не будет. Кого-нибудь из своих авторитетов вместо себя подошлет. Но это не меняет сути дела. Представился отличный случай повязать хотя бы нескольких его бандитов. И Никита этой возможности упускать не собирался.

В одиночку на засеку он идти не думал. Такое только операм из дешевых детективов в голову может прийти. Он, как положено, сообщил обо всем полковнику Калугину.

— Я всегда знал, что ты самый лучший у меня, — тот аж привстал на своем месте.

В его глазах светился охотничий азарт.

— Я не знаю, сколько «пехоты» пошлет Цирюльник, — сказал Никита. — Но человек десять, вряд ли меньше… И у Соловья будет немало…

— Да хоть пусть сотня их будет… Надо связаться с «гэбистами», у них крутые спецназовцы на подхвате… И наших оперов всех с собой прихватим… Только московским ни слова. Они и так посмеиваются над нами. Мол, сами ничего и не можем…

Никита не возражал. Ему и самому хотелось утереть нос столичным «важнякам».

Откровенно говоря, Дятлу уже надоела вся эта канитель со Скрипачом. Ну чего с ним Соловей возится? Шмальнуть этого козла из «шпалера» в подъезде, и все дела. А он хочет мешок ему на голову накинуть. Ну что ж, барская воля есть барская воля.

Клест дрых на заднем сиденье «жигуля». Да ему и самому хотелось спать. Засада явно затянулась. Позевывая, он смотрел прямо перед собой и поглядывал на окно квартиры, где ждала эта долбаная сучка. Надо будет потом, после дела, отхарить ее во все щели. Хотя он ее уже один раз отхарил, потом с конца капало. А может, и не она ему трипак подсуетила…

За подъездом он не следил. Глаза уже устали. Хорошо хоть на окно внимания хватает…

А вот открылось и окно. Выпорхнула занавеска, заколыхалась на ветру как белый флаг. Есть! Заглотил наживку Скрипач…

Дятел растолкал Клеста и вместе с ним вышел из машины. Неторопливым шагом они дошли до подъезда, в лифте поднялись на седьмой этаж. Дверь в Танькину квартиру уже была открыта. Все как положено.

Первым в фатеру вошел Клест. Он — голова. За ним в дверь протиснулся Дятел.

— А-а, — простонал вдруг Клест. Ноги его вдруг подогнулись.

В падении он обернулся к Дятлу. Глаза широко раскрыты от удивления. Горло перерезано, из него фонтаном хлещет кровь.

Как упал Клест, Дятел не увидел. Мелькнула чья-то тень, и он получил сокрушающий удар в шею. Свет померк перед глазами.

Пятнадцать спецназовцев с автоматами и с десяток сотрудников Тригорского уголовного розыска заняли места в засаде. Из-за кустов, где притаились Никита и Денис, хорошо просматривалась поляна, на которую скоро должны были съехаться бандиты. До восьми вечера оставался час.

Первого, кто вошел в квартиру по знаку Танюхи, Женя полоснул ножом по горлу. Второго рубанул ребром ладони по шее.

Только уж больно крепко рубанул. Полчаса прошло, а он все очнуться не может. И с Когтем проблемы. Его не разбудишь и пушкой — крепко спит, бедняга.

— Давай, сука, старайся! — грубо бросил он Танюхе, которая приводила в чувство соловьевского урода.

Она предала его. Это свершившийся факт. Она должна умереть. Убей предателя — один из главных законов воровского мира. И Женя убивал. Но на Танюху не поднималась рука.

Нет, у него не осталось к ней никаких теплых чувств. Все они словно испарились. Но она была женщиной. Он не мог убить ее. Не мог, и все тут… Он просто вышвырнет ее прочь. Но до этого она должна дрожать за свою шкуру. Пусть думает, что сегодняшний день последний в ее жизни. Он нарочно был груб с ней…