Татьяна Полякова - Предчувствия ее не обманули

– Понимаю. Вот я им о нашем разговоре расскажу, а Витькиным друзьям это не понравится. Вы уедете, а я здесь останусь…

Особенно настаивать я не имела права, раз мы с Женькой о мертвеце в подвале упорно помалкивали, боясь нагоняя. Но в конце концов мне удалось уговорить Софью, и мы втроем пошли в милицию. Женька потянула меня за руку и зашептала в ухо:

– Если мы про подвал расскажем, они ни за что не поверят, что труп у нас украли. Дураки они, что ли? Скажут, что мы его сами в колодец… Молчи о мертвеце, Анфиса, молчи, пока вора не найдем.

Я смалодушничала и промолчала. Завидев нас троих в своем кабинете, следователь сначала поморщился. Но как только речь зашла о пропавшем брате Ирины, заинтересовался. На этот раз просидели мы у него часа три, ушли с головной болью, но вполне удовлетворенные. Женька с философским видом заметила, покидая кабинет:

– Может, теперь его и найдут, – имея в виду убийцу.

О том, кто он такой, у меня по-прежнему не было ни малейшей догадки, ясно, что кто-то из местных, но кто? Не было догадок и у Женьки. Одно хорошо, Задорнова и его жену она вроде бы оставила в покое, по крайней мере больше о них не заговаривала.

Выйдя на улицу, я предложила Софье подвезти ее до дома. Она кивнула и устроилась на заднем сиденье машины. Смотрела в окно, то и дело вздыхая, потом заговорила:

– Они собираются часы предъявить на опознание тете Мане. Она сейчас у меня. Даже не представляю, как и сказать ей. Вдруг правда это Вовкины часы? Сначала Ирина, теперь вот он… боюсь я за тетю Маню. Она ведь верит, что он живой, думает, прячется где-то.

– Ирина ей о своих подозрениях не говорила?

– Нет, тетке она ничего не говорила, жалела ее, наверное. Да и что расскажешь? Про сон этот? Только душу разбередишь. Ирину завтра хоронят, здесь, в городе. Тете Мане надо домой съездить, пригласить деревенских на похороны. Валера мог приглашение передать, но тетя Маня хочет сама… Я собиралась звонить Валере, чтобы он за ней приехал, но, может быть, вы… если не трудно, конечно.

– Конечно, не трудно, – заверила ее я.

Мы как раз подъехали к дому, где жила Софья, она скрылась в подъезде, а мы остались ждать в машине. Минут через пятнадцать Софья вернулась, ведя под руки пожилую женщину. С большим трудом мы узнали в ней ту самую горластую бабку, что погнала нас от своего огорода. Плечи ее опустились, голова подергивалась, одной рукой она опиралась на палку, за другую ее поддерживала Софья. Нас тетя Маня не узнала, что неудивительно. Спросила:

– Вы из Сурьи? А чьи же будете?

Но слышала ли, что мы сказали в ответ, неизвестно. Всю дорогу она молчала, тихо плача, мяла платок в руках, то и дело поднося его к глазам. Мы не рискнули заговорить и тоже всю дорогу промолчали.

Возле дома помогли ей выйти из машины, она совала нам деньги, мы, конечно, отказались.

– Зайдите в дом, хоть чаю выпьем, – предложила тетя Маня, но и от чая мы отказались. Находиться рядом с ней было очень тяжело, ее горе ощущалось физически, давило на плечи, мешало дышать.

Проводив ее до крыльца, мы заспешили домой. Не дожидаясь Ромки, сели ужинать и напоили несчастного дядю Мишу, чтобы он не проболтался, что мы весь день отсутствовали. Роман Андреевич явился часа через полтора и прямо с порога спросил, обращаясь к Женьке:

– У меня две новости: одна плохая, другая хорошая. С какой начать?

– Давай с хорошей, – неуверенно ответила подружка.

– Евгения Петровна, клад в самом деле имел место быть. Покойный Яков Фуксон много чего награбил и надежно припрятал.

– Имел место? – нахмурилась Женька. – Почему ты говоришь о моем кладе в прошедшем времени?

– А это уже плохая новость, – ответил Ромка и засмеялся: – Нашли твой клад. Еще в 1935 году.

– Здесь нашли? – вмешалась я и бросилась на кухню за стаканом воды, чтобы привести Женьку в чувство. Плюхнувшись на стул, та являла собой картину под названием «Разбитые мечты».

– Нет, – покачал головой Ромка. – В нашем городе. У Яшки была любовница, жила на улице Гончарной. В 1935 году там начали строить Дворец культуры и дом снесли. Когда стали рыть котлован под фундамент, а рыли его вручную, обнаружили саквояж, и в нем одиннадцать килограммов золотых изделий с бриллиантами и прочими драгоценными камнями. В газетах написали, что припрятал их кто-то из буржуев, хотя никакой критики это не выдерживало. До революции дом занимал мещанин Егоров, у которого таких ценностей просто быть не могло. После революции его «уплотнили», и на первом этаже стала жить некая Сальникова Олимпиада Самсоновна, к которой часто захаживал Фуксон. А когда сверили список конфискованного Фуксоном с тем, что лежало в саквояже, сомнения рассеялись. Но версия буржуев была предпочтительней, и «честное имя» героя осталось незапятнанным.