Фридрих Дюрренматт: Судья и его палач

В среднем из пяти окон одиноко стоял человек, отдельно от других, который странным, но ясным голосом громко спросил, что они там делают.

– Полиция, – ответил Берлах спокойно и добавил, что им необходимо поговорить с господином Гастманом.

Человек выразил удивление, что, для того чтобы поговорить с господином Гастманом, нужно было прежде убить собаку; кроме того, у него сейчас есть желание и возможность слушать Баха, – сказав это, он закрыл окно, закрыл спокойно и не спеша, так же как он и говорил, – без возмущения, скорее с глубоким безразличием.

Из окон слышался шум голосов. Можно было разобрать отдельные слова, например: «Неслыханно!», «Что вы на это скажете, господин директор?»,

«Безобразие!», «Невероятно – полиция, господин тайный советник!» Потом люди отошли от окон, закрывая их одно за другим, и все стихло.

Обоим полицейским не оставалось ничего другого, как вернуться. У передней калитки садовой ограды их поджидали. Одинокая фигура человека возбужденно бегала взад и вперед.

– Быстро дайте свет! – шепнул Берлах Чанцу; в блеснувшем луче карманного фонаря они увидели толстое, одутловатое, хотя и не стертое, но несколько плоское лицо над элегантным вечерним костюмом.

На одной руке блестело тяжелое кольцо. Берлах тихо шепнул что-то, и свет погас.

– Кто вы такие, черт возьми? – возмутился толстяк.

– Комиссар Берлах. А вы господин Гастман?

– Я национальный советник фон Швенди, полковник фон Швенди, провались вы в преисподнюю, какого черта вы здесь стреляете?

– Мы ведем следствие, и нам нужно поговорить с господином Гастманом, господин национальный советник, – ответил Берлах спокойно.

Но национального советника никак нельзя было утихомирить. Он грохотал:

– Вы небось сепаратист, а?

Берлах решил называть его другим титулом и осторожно заметил, что господин полковник ошибается, он не причастен к проблемам локального патриотизма.

Но прежде чем Берлах успел произнести еще хоть слово, полковник рассвирепел еще больше, чем национальный советник. Значит, коммунист, определил он. Он, полковник, не позволит здесь стрелять, когда музицируют. Он категорически запрещает какие бы то ни было демонстрации, направленные против западной цивилизации. Швейцарская армия уж наведет порядок!

Поскольку национальный советник явно заблуждался, Берлах решил действовать по-другому.

– Чанц, то, что сейчас говорит национальный советник, в протокол не включать, – деловито приказал он.

Национальный советник мгновенно отрезвел.

– Что еще за протокол?

Как комиссар бернской уголовной полиции, пояснил Берлах, он должен провести расследование по делу убийства лейтенанта полиции Шмида. И в его обязанность входит включать в протокол ответы разных лиц на заданные им вопросы, но так как господин – он запнулся, не зная, какой титул сейчас избрать, – господин полковник неверно оценивает ситуацию, то он готов не включать в протокол ответ господина национального советника.

Полковник был озадачен.

– Так вы из полиции, – произнес он наконец, – это, конечно, меняет дело.

Он просит извинить его, продолжал полковник, сегодня он обедал в турецком посольстве, после обеда был избран председателем союза полковников, потом был вынужден выпить «почетный кубок» в клубе гельветов, кроме того, перед обедом еще состоялось специальное заседание партийной фракции, к которой он принадлежит, а теперь этот прием у Гастмана, на котором выступает пианист как-никак с мировым именем. Он смертельно устал.

– Можно ли все-таки поговорить с господином Гастманом? – еще раз осведомился Берлах.

– А что вам, собственно, нужно от Гастмана? – поинтересовался Швенди. – Какое он имеет отношение к убитому лейтенанту полиции?

– В прошлую среду Шмид был его гостем, и на обратном пути его убили около Тванна.

– Вот мы и попали в лужу, – сказал национальный советник. – Гастман приглашает кого попало, вот и получаются такие истории.

Он замолчал и как будто задумался.

– Я адвокат Гастмана, – сказал он наконец. – А почему вы приехали именно сегодня ночью? Вы могли хотя бы позвонить.

Берлах ответил, что они только сейчас выяснили, какую роль в этом деле играет Гастман.

Но полковник все еще не сдавался:

– А что у вас произошло с собакой?

– Она напала на меня, и Чанцу пришлось застрелить ее.

– Тогда все в порядке, – сказал Швенди довольно дружелюбно. – Но поговорить с Гастманом сейчас никак нельзя. Даже полиции иной раз приходится считаться с общественными обычаями. Завтра я приеду к вам и постараюсь еще сегодня поговорить с Гастманом. Нет ли у вас фотографии Шмида?