Аркадий Васильев - В час дня, Ваше превосходительство

— Так просил Свердлов? Тогда прекрасно… Я успокою Попова, а то он нервничает, думает, что ему не доверяют.

— Пожалуйста, успокойте, — снова улыбнулся Петерс — Вы же знаете пристрастие Якова Михайловича к латышам… Да и я к ним неравнодушен… У вас есть еще что-нибудь ко мне?

— Все ли продумано для надежной охраны Большого театра? Вот что меня, естественно, волнует, Яков Христофорович. Как и вас, разумеется.

— Всякое движение на улицах и в переулках, прилегающих к Большому театру, в дни съезда прекращается. Жителям, а их тут немного, около пятисот человек, будут выданы специальные пропуска. Трамвайная остановка напротив театра временно отменяется. Комендантом Большого театра назначен на время съезда товарищ Стрижак. Пропуска для гостей действительны только за его подписью. Выдавать их будут во Втором доме Советов — гостинице «Метрополь».

— К чему такие предосторожности? — улыбнулся Александрович. — Все и так будет в порядке.

— А русский народ говорит: «На бога надейся, а сам не плошай!» — весело ответил Петерс.

Александрович поднялся:

— Извините, я пойду.

Петерс собрал на инструктаж чекистов, выделенных на время съезда в оперативные наряды в Большой театр, на телефонную станцию, на телеграф, на вокзалы. Сказал, что каждый должен делать.

— А куда меня? — спросил Андрей, не услышав своей фамилии.

— Ты, Андрей, во время съезда будешь в распоряжении товарища Дзержинского.

Даже Надя, ни разу не упрекнувшая Андрея, что она почти все вечера проводит в одиночестве, утром четвертого июля не выдержала, пришла на Большую Лубянку.

— Отец и Фрунзе приехали. Ждали тебя до двух ночи.

— Я же не виноват. Феликс Эдмундович приказал никуда не отходить от аппарата…

Андрей увидел отца, когда тот пришел регистрироваться во Второй дом Советов. Андрей в это время привез коменданту съезда Стрижаку пакет от Дзержинского и очень торопился.

И на съезде Андрей был только один раз, пятого июля, всего несколько минут, пока Феликс Эдмундович читал доставленную им срочную шифровку. Андрею повезло — выступал Ленин.

Владимир Ильич стоял не на трибуне, а у рампы.

— Да, товарищу, кто теперь прямо или косвенно, открыто или прикрыто толкует о войне, кто кричит против брестской петли, тот не видит, что петлю на шею рабочим и крестьянам в России накидывают господа Керенский и помещики, капиталисты и кулаки… Справа раздались крики:

— С Мирбахом обнимаетесь!

Ленин поднял руку, призывая к спокойствию:

— Как бы на любом собрании они ни кричали, их дело безнадежно в народе!

В рукоплескания ворвался истерический вопль из бывшей министерской ложи:

— Предатели! Россию погубили!

Ленин на мгновение повернулся в сторону кричавшего и, махнув рукой, продолжал спокойно говорить:

— Меня нисколько не удивляет, что в таком положении, в каком эти люди оказались, только и остается, что отвечать криками, истериками, руганью и дикими выходками, когда нет других доводов.

Раздались аплодисменты, смех. И снова истерический вопль:

— Есть доводы! Есть!

Ленин, пережидая шум, носовым платком вытер лоб.

Широколицый человек с голым, желтым, как тыква, черепом, перегнувшись через барьер министерской ложи, кричал:

— Мирбаха прогоните! Мирбаха!

Зычный бас сверху громыхнул:

— Да уймите его, окаянного!

Из ложи высунулся бородатый человек с золотым пенсне на крупном носу. Он погрозил басу сложенной в линейку газетой, крича:

— Мы вас самих скоро уймем!

Шум понемногу стих, и Ленин с горечью заговорил:

— Девяносто девять сотых русских солдат знает, каких невероятных мук стоило одолеть войну… мы открыто предложили честный демократический мир, это предложение было сорвано злобствующей буржуазией всех стран…

Когда Ленин с усмешкой и под аплодисменты сказал о левых эсерах, что они «шли в комнату, попали в другую», Андрей глянул на Марию Спиридонову, и ему стало не по себе: с такой злобой она смотрела на Владимира Ильича.

А в успокоенном наконец зале звучал голос Ленина:

— Нельзя не знать рабочим и крестьянам, каких невероятных усилий, каких переживаний стоило нам подписание Брестского договора. Неужели нужны еще сказки и вымыслы, чтобы раскрасить тяжесть этого мира… Но мы знаем, где народная правда, и ею мы руководствуемся…

Дзержинский написал на шифровке несколько слов и отдал ее Андрею:

— Немедленно к Петерсу.

Анфима Ивановича Болотина, направленного в Ярославль Яковом Михайловичем Свердловым, назначили заместителем губернского комиссара труда. Временно он жил в гостинице «Бристоль», а семья оставалась в Иваново-Вознесенске.