Аркадий Васильев - В час дня, Ваше превосходительство

И теперь мне необходимо было посетить курсы самому.

Мне повезло: Власов, Жиленков и еще несколько «чинов» штаба решили «нанести визит» по случаю очередного выпуска. Я поехал с ними.

Вышла неувязка — довольно частое явление в штабе «РОА». Начальство прибыло в Добендорф, а курсанты еще не вернулись с экскурсии.

В каком-то зажиточном имении по недосмотру бургомистра и экскурсовода курсанты столкнулись с русскими девушками. Девчата, узнав, кто к ним пожаловал, одного гостя «нечаянно» спихнули в отстойник с навозной жижей, а когда курсанты попытались заговорить с землячками, те оказались «глухонемыми».

В ожидании курсантов рассерженное начальство отправилось завтракать к немецкому коменданту курсов, а я, сказав, что не голоден, пошел побродить по территории.

Раньше здесь, в семи бараках, обнесенных колючей проволокой, жили английские военнопленные. Бараки так и остались, только подальше отнесли отхожие места да прибавили еще один ряд проволоки, усилили наружное освещение.

Новее других зданий выглядела комендатура — домик немецкого коменданта.

За последним бараком я увидел низко над землей продолговатую крышу и, решив, что это, вероятно, овощехранилище или теплица, близко не подошел, но вдруг услышал, как меня позвали:

— Господин офицер!

Через зарешеченное окно «овощехранилища» на меня смотрел бледный, обросший бородой человек.

— Господин офицер, закурить не найдется?

Я подал сигарету, потом добавил еще одну.

— Спасибо. И огоньку…

Приняв коробку спичек, арестованный закурил и торопливо спросил:

— Может, оставите штучек пять?

— Оставьте весь коробок.

— Большое спасибо. Вовек не забуду.

— Кто вы? Как ваша фамилия?

— Ларионов Александр. Спасибо, товарищ… Я не имел права забывать, кто я такой, я не имел права на бесполезный риск.

Мне было жаль этого парня — у него были хорошие, смелые глаза, но я счел необходимым «возмутиться»:

— Какой я тебе «товарищ»? — И добавил то, что обычно говорили в подобных случаях власовцы: — Товарищи на фонарях висят!

Глаза у парня стали злые, он обложил меня. Как мне хотелось пожать его руку!

Ко мне подошел толстый, обрюзгший обершарфюрер в смятом, грязном мундире. Багровый нос, весь в синих прожилках — старик, видимо, немало времени провел в пивных. Сбоку у него висел парабеллум. К моему удивлению, он сказал по-русски, без акцента:

— У нас, ваше благородие, с арестованными разговаривать строго запрещено!

Я отошел. А парень все выкрикивал что-то. Слов я уже не разбирал.

Во двор въезжали грузовики с курсантами.

Вскоре началась церемония принятия присяги. Ее читал Жиленков. Курсанты хором повторяли:

— Клянусь верой и правдой служить Великой Германии, ее верховному вождю, главнокомандующему всех освободительных армий Адольфу Гитлеру…

По очереди подходили, расписывались и получали удостоверение об окончании курсов. Некоторым выдавали справки, что они по совместительству являются корреспондентами «Добровольца».

В заключение перед строем появился Власов. Он протер свои огромные, с толстыми дужками очки, сложил на животе руки и начал речь:

— Господа пропагандисты, вы прослушали цикл в высшей степени полезных лекций… — Он разжал кулак, заглянул в бумажку и продолжал: — Лекций, которых вы нигде не могли бы услышать: «Учение о России», «Большевики — виновники войны», «История союза Германии и России», «Марксизм — главный враг», «Марксизм и еврейство». Я поздравляю вас с приобретением новых, богатых знаний, которые вам очень помогут в вашей дальнейшей жизни…

Я смотрел на неподвижно стоявших пропагандистов и корреспондентов. Вот правофланговый — верзила почти двухметрового роста. Рыжие волосы, еле заметные белесые брови, кабаньи глазки, сжатые кулаки — полупудовые гири. Лицо каменное — ничего на нем не прочесть.

Его фамилия Никонов. Я видел его личное дело: «Работал до войны грузчиком, потом продавцом в мясном магазине, проворовался, был осужден на пять лет…»

Рядом с ним высокий, худой, с длинной шеей и острым птичьим носом —

Филиппов, бывший флейтист джаза. Не моргая, как сова, он смотрел круглыми глазами на Власова. И у него богатое прошлое — перед самой войной был осужден за изнасилование, наказание отбывал в исправительном лагере.

Вот еще один. Когда выкликнули: «Рута!» — он вышел не сразу, испуганно заморгал. У него наверняка липовые документы. Совсем молодой, лет двадцати пяти. По документам он учитель. Что-то не верится…