Всеволод Данилов - Банк

Обстановка стремительно сгущалась. Филиалы теперь вовсю штурмовались «частниками», «писались» списки, активисты ночевали на асфальте. Несколько раз приходилось подтягивать ОМОН, чтобы отбиться от обезумевших, теряющих нажитое людей. Многие приносили детей, привозили в колясках разбитых стариков, пытаясь ими, словно тараном, пробить души банковского персонала. Сам персонал, преимущественно женский, после каждой такой атаки нервно рыдал за задраенными дверьми филиалов. Уже было зарегистрировано два сердечных приступа и попытка самосожжения. И все-таки было похоже, что это лишь начало. Наличные деньги хотя бы для частичной расплаты стремительно иссякали – заемщики дружно перестали возвращать кредиты.

Накануне к Забелину внезапно приехал Клыня-старший. Был Николай Николаевич неухожен сверх обычного, губы его нервно подергивались. Но вопреки ожиданиям заговорил не о сыне, мысли о котором, несомненно, тревожили старика.

– Надо спасать банк, Алексей Павлович, – чуть не с порога, забыв поздороваться, объявил он. Услышав такое от начисто лишенного патетики, слова этого не знающего Николая Николаевича, Забелин выставил посторонних.

– Поразительное головотяпство! – решительно произнес Клыня. Испугавшись собственной смелости, принялся было озираться, но вновь решился: -Через меня, как вы знаете, идет вся инкассация.

– А поступление наличности – это банковский пульс, – напомнил о предыдущем разговоре Забелин. – И он, видимо, частит?

– Если б частил. Да там предынфарктные перебои. И что обидно, сами же провоцируем! Ну вы мне скажите. Не как банкир даже. Просто как разумный человек скажите. Что сейчас, чтобы сбить панику у клиентов, может быть важнее наличности?

– Ничего, – услышал он очевидное.

– А мы кур золотоносных режем! Сами режем! У нас есть стабильные клиенты – крупные торговые предприятия. Они ежедневно сдают выручку – до полумиллиона долларов. Одного этого хватит, сутки выплачивать вкладчикам. Это очевидно. – Он искательно заглянул Забелину в глаза. – Очевидно же?

И, разгоряченный подтверждающим кивком, зачастил, проглатывая окончания слов:

– Они сегодня приносят наличку, а завтра – платежку тысяч на двести. Разве не надо для них ее провести? Ну, конечно же надо! Ведь иначе они больше не принесут наличность.

– Не отправляем? – без труда догадался Забелин. – А что Звонарева?

– Наотрез. Как началось – омертвела. Ни одного решения не принимает. Твердит – есть распоряжение по банку никому деньги не отпускать. Но это ж штучное дело. Тут особый подход нужен! В колокол бить! Ведь еще день-два – и окончательно иссякнет. Что делать-то станем? И так уже какие сутки без сна – кроим по ночам, чтоб в каждый филиал хоть по чуть-чуть подвезти. Вчера к Керзону пытался попасть, соединить раз пять просил. Но там без меня такое!

– С этим-то помогу!

В тот же день по банку было издано распоряжение: «Предприятиям, инкассирующим наличные деньги, обеспечить отпуск средств со счетов в пределах инкассируемых сумм».

Но оказалось поздно: поступление в банк наличных денег прекратилось.

В центральном офисе царила паника, которую не смогли сбить самые строгие директивы Керзона. Люди встревоженно ходили меж кабинетами, неутолимо пытаясь насытиться все новыми слухами. Но не было среди них свежей, бодрящей, несущей успокоение информации. В помещениях теперь можно было увидеть все больше небанковского вида людей, которые жали по углам сотрудников, горячо что-то нашептывая. Глаза слушающих при этом загорались восторженным, смущенным огнем, – банк облипала первая паутинка скупщиков долгов.

Наконец случилось нетерпеливо ожидаемое – из Испании прилетел Второв. Накануне Чугунов подтвердил Забелину, что он вместе с заместителем директора института Флоровским значится среди приглашенных.

За полчаса до назначенного времени Забелин с Максимом поднялись на президентский этаж, бурливший от собравшихся, полных взвинченного ожидания людей, и укрылись в межэтажном эркере – том самом, где Забелин заполнял некогда заявку на злосчастный аукцион. Вспомнив об аукционе, Забелин с саднящим чувством припомнил и о Жуковиче, шумная, пошловатая, вызывавшая раздражение нахрапистость которого оказалась обычной мимикрией – за всем этим скрывался надломленный, ранимый человек. А теперь им же, Забелиным, сломленный окончательно – на звонки он не отвечал, а из установки, проведенной по просьбе Подлесного участковым милиционером, обнаружилось, что жену он выгнал, а сам вот уже второй месяц беспробудно пьет – почему-то исключительно под классическую музыку.