Всеволод Данилов - Банк

– Школа Мельгунова, – ностальгически припомнил Макс.

– То и стыдно. Нет уж той школы. Институт – коробка одна. А внутри – выжиги какие-то куроводят.

– Ну, директор-то института, сколь я знаю, по-прежнему уважаемый Юрий Игнатьевич, – осторожно подправил увлекшегося учителя Забелин.

– Того особо стыжусь. – Мельгунов потянулся к трубке, успокаивая себя, нарочито неспешно принялся набивать ее табаком.

– Юра! Опять шумишь на гостей? А ну, очищайте столик, братцы. – Майя Павловна, увешанная блюдами с закуской, вошла в комнату. – Ребята принесли, – пояснила она на вопрошающий при виде икры и семги взгляд мужа. – Мы-то сегодня не ждали. Сами-то много ли едим?

Забелин поспешно откупорил коньяк, показал его Майе Павловне, и та разудало согласилась:

– Но чуть-чуть. В честь вашего приезда.

– Ну что ж, бывшие коллеги. – Юрий Игнатьевич, отложив нераскуренную трубку, поднялся. – Не скрою – радостно мне вас видеть. Горько – тому есть причины, но и радостно. Вы ведь из лучших. Посбегали, правда, отряхнули прах, так сказать…

– Юра!

– Да нет. Я без камня за пазухой. И не в вас это. Жизнь эту скотскую признать не могу.

– Юра!

– И не признаю! Ну, за встречу так за встречу.

Едва выпив, Максим выхватил бутылку из-под локтя Забелина и моментально разлил.

– Между первой и второй перерывчик небольшой, – объявил он свое излюбленное. – Да и расслабиться чуток не мешает.

Они и расслабились. Полчаса спустя умиленная Майя Павловна, приобняв захмелевшего мужа, вместе с остальными слушала эмигрантскую эпопею парившего над столом Макса.

– Стало быть, без семьи вернулся, – подвел итог услышанному Мельгунов. – Надолго? Или попатриотствовать чуток?

– Может, и вовсе навечно. Я тут, Юрий Игнатьевич, в Эмиратах был, в пустыне на сафари. Там такие есть верблюжьи яблоки. Яблоко ветром вырвет и мотает – мотает по пустыне. Так вот надо ли ему за это пенять? – И Максим потянулся к недопитой рюмке.

– И то правда, – вступилась Майя Павловна. – Чего ты, Юрий Игнатьич, парня-то травишь? Разве он виноват, что так живем? И так вон чуть с самолета – и к тебе.

Она натолкнулась на насупившийся взгляд мужа, деланно всполошилась:

– Совсем забыла чайник поставить. Розетка, правда, барахлит.

– Юрий Игнатьевич, вы нас уж очень-то мордой по столу не возите. – Макс дождался, когда Майя Павловна выйдет. – Хоть мы и свиньи, но вашего скотного двора. Не чужого.

– Хотя мне-то и впрямь прощения нет, что за столько лет ни разу, – склонился покаянно и Забелин. – Но слышал, что вы на царстве. Ну и считал по привычке: раз так, все, стало быть, в норме. До сих пор не знаю, что там между нами произошло: истинное или придуманное, – Макс, заметив, как при этих словах зло «стрельнул» глазом Мельгунов, под столом ущипнул Забелина за коленку, – но только вы для нас тот, кого предать невозможно. Кого предать, как себя.

– Как излагает, – позавидовал Максим.

– Словом, Юрий Игнатьевич, я здесь. И хочу помочь.

– Хотим.

– Хотим. Но для того знать надо, где вы сейчас стоите. Мельгунов – флаг гордый. А вот что под ним?

– Дело под ним гибнет, ребята. И люди гибнут или мельчают. Вот что худо. Не хочется об этом. Да и кому себя лишний раз дураком вспоминать приятно?

– Юрий Игнатьич, ну вам-то кокетничать, – шумно не одобрил Макс. – И слышать неловко.

– В чужое дело полез, потому и дурак. Мы ж оборонные. Акционированию не подлежали. Все темы, кроме пилотных, – по госзаказам шли. Потом заказы прекратились. А там и с зарплатами начались перебои. Потом народишко побежал. Из лучших. Надо было думать, как костяк сохранить и чтоб при этом институт не разворовали. Видел же, что у смежников делается, как вокруг нувориши пиратствуют, – он не то чтоб скосился на Забелина, но стало понятно, о чем подумал, – все, что подвернется, заглатывают, обсасывают пенки. А прочее – выплевывают. Предложили вариант – акционироваться. Самим. Чтоб большинство акций у себя, у людей наших то есть.

– У коллектива, – подсказал Забелин.

– Был коллектив, да весь вышел. От акционирования этого хваленого лучше-то не стало. Минобороны после этого на нас «облегчился» – одной головной болью меньше. Я потом на симпозиуме замминистра встретил, так при всей его челяди влепил. Что ж ты, говорю, пердун старый, делаешь? По выставкам да по презентациям тусуешься. Ну что ж ты все разворовываешь? Хоть что-то на поддержание оставь. Жить-то осталось ничего. Ведь собственные внуки добрым словом не помянут. Захихикал, да и бочком… Тоже школа. Ну хорошо, эти-то старые ворюги! Они еще в казармах с портянок воровать начали. Но вот чего не пойму! Вы-то, нынешние! Пусть в основном недоучки, но все ж таки недоучки из ученых – некоторые вон степени какие-никакие имеют. – Он вновь требовательно оглядел Забелина. – Банки-то, сколь знаю, как раз недоучки из химиков-физиков по большей части и сорганизовали. Там, где надо было деньжат нахапать, мозги быстренько раскрутились. Что ж вы в главном-то не доперли? Набросились ресурсы почем зря растаскивать. Из глотки друг у друга рвете. Так как же простой вещи-то не сообразить, – не нефть, не золото, не алюминий – меня покупать надо! Не к чувствам обращаюсь – то атрофировано. Но к разуму жадному.