– Теперь, миссис Ротлэнд, пора перейти к следующей стадии. Это очень просто, в общем-то, и примерно то же самое. Но я не буду больше спрашивать вас о вашей жизни, вы будете говорить просто так. В течение часа я задам вам всего один-два вопроса – или даже назову два-три слова – и попрошу вас говорить все, что придет вам в голову в связи с этим словом или вопросом. Вам совсем не нужно думать, говорите первое, что придет на ум, даже если это покажется вам ерундой. Понимаете?
– Думаю, да.
Пару минут мы посидели в молчании, потом он спросил:
– Вам приятно приходить сюда?
– О, да… Вполне.
– Вы ездите в метро?
– Обычно да.
– Дождь… Какие ассоциации вызывает у вас дождь?
– Каждый раз я иду сюда под дождем. Так было все это время. С моего зонта натекает лужа у вешалки. Автобусы шуршат колесами, словно закипающий чайник, – я подумала, что для экспромта вышло совсем неплохо.
– Вода, – сказал Роумэн.
– Но эта ведь то же самое? Хотя нет, не совсем. – Я опустила глаза, разглядывая свои ноги. Тетка в метро все-таки зацепила чулок своей дурацкой палкой. Есть женщины, которых лучше вообще посадить под замок и не выпускать; ничего вокруг не видят, не замечают, где стоят, и взахлеб рассказывают, какие у Чарльза обнаружили камни в желчном пузыре.
Пусть Роумэн отрабатывает свои деньги.
– Вода? В Плимуте, где я родилась, все время шли дожди. И вокруг там со всех сторон вода. Она плещется, журчит, и звук этот напоминает шум чайника на плите. Я люблю чай, знаете ли. От него возникает ощущение уюта. Там у нас всегда пили чай. «Входите, дорогая, выпейте чашечку, пять минут назад заваривали».
Роумэн выжидательно молчал, но продолжать я не стала.
– Ванна.
– Ванна?
– Да.
Долго я ничего не говорила, просто откинулась назад и закрыла глаза. Неплохо, подумала я. Ему остается только ждать, пока я молчу, а время идет.
– Ванна, – медленно произнесла я. – Принимает ли ванну доктор Роумэн?
Он не ответил.
– Иногда, – продолжала я, – когда есть настроение, я принимаю ванну раза два-три в день. Не часто, но иногда. Марк говорит: вот на что у тебя уходит время, но я отвечаю, что тут лучше перебор, чем недобор. Люди, которые не моются, издают запах.
– Что ассоциируется у вас с ванной, с купанием? Что первое приходит на ум?
– Мыло, мочалка, вода, дождевая вода, крещение, баптисты, кровь, слезы, тяжелый труд… – Я остановилась, потому что язык просто опережал меня. Что я несу?
– Баптисты, – сказал он.
– Кровь агнца, – снова заговорила я, – пролитая ради меня. «И смоют слезы его грехи твои и восстанешь ты опять в чистоте своей». – Я прервала себя слабым смешком. – Мама имела обыкновение водить меня в церковь по три раза каждое воскресенье, теперь, думаю, это и дает себя знать.
– И вы запомнили все в столь раннем возрасте?
– Люси Пай тоже водила, – поспешно добавила я. – Люси тоже такой стала, когда мама умерла.
Так прошел час. Большую часть времени Роумэн крутился вокруг одной и той же темы воды. Не знаю, чего он так за неё ухватился, но мне это уже не доставляло никакого удовольствия, и я решила: пускай сам поработает. Чего мне так стараться? Ведь не мне, а ему платят деньги.
Долго мы топтались на месте, пока он вдруг не взялся за грозу. Ну теперь-то уж я его осчастливлю, – и я рассказала все, что твердила Люси Пай, пугая меня молниями и громами. Но и после этого у меня осталось какое-то странное ощущение, будто он не верит ни единому моему слову.
Как бы там ни было, уходила я от него с таким чувством, что для малообщительного человека слишком много болтаю.
Поэтому, отправляясь к Роумэну в пятницу, я твердо решила не говорить вообще.
Но это оказалось непросто, потому что первым делом он предложил:
– Расскажите мне о вашем муже. Вы его любите?
– А как же? – ответила я самым беспечным тоном, потому что молчание было бы красноречивее слов.
– Что для вас означает любовь?
Я не ответила. Прошло минут пять, прежде чем я сказала:
– Привязанность, поцелуи… нежность, дружеская поддержка… кухня с горящим очагом, куда приходишь после дождя. Бог так любил этот мир, что отдал своего единственного сына… Фьюри узнает меня по шагам. Кошка прячет своего котенка. Дядя Стивен идет по улице, чтобы встретить меня. Достаточно?
– А секс?
Я зевнула.
– Мужское и женское. Мужчина и женщина… Адам и Ева. Тисканье, непристойности, разврат. Дам по твоей мерзкой морде, если ещё подойдешь хоть раз… – Я замолчала.
Опять возникла томительная пауза. Ничего, могу и подождать.
Читать дальше