Уинстон Грэм - С этим я справлюсь

– Тебе не кажется, что ты её обманываешь, приводя меня в гости и выдавая за… за нормальную девушку?

– А ты не нормальная?

– Нет.

– Марни, зачем все время так себя терзать? Дай передышку совести.

– Тебе нужно рассказать ей правду, прежде чем мы поженимся.

– Ну, это мои проблемы, верно?

Я подумала, не поехать ли мне как-нибудь тайком к миссис Ротлэнд и не рассказать, кто я на самом деле, тогда она наверняка расстроит нашу свадьбу. Но это было слишком рискованно. Вдруг она настолько оскорбится, что упечет меня в тюрьму?

– О чем ты думаешь? – спросил Марк.

– Пытаюсь представить, что твоя мать должна чувствовать, принимая так скоро новую невестку.

– Главная трагедия каждой вдовы в том, что она не может стать женой собственного сына.

Я посмотрела на него и вдруг поняла, что он все видит гораздо глубже, чем я. Ведь то, что он сказал, предназначалось специально для меня.

– Ты никогда мне ничего не говорил о жене, – заметила я.

– А что ты хочешь знать?

– Мне кажется, она была совсем не такой, как я.

– Верно.

– Ты любил ее?

– Да.

– Если ты любил её, то и сейчас ещё любишь? А если так, то почему я? Как ты можешь настолько измениться?

– Я не менялся.

– Тогда ты любишь двух женщин одновременно?

– Да. По-разному. Как ни старайся, нельзя любить воспоминание, как живого человека. Я старался… – Он запнулся.

– И что?

– Ты первая, на кого я обратил внимание. Я знал, что если человек живет так, как я, возникает слишком большая опасность влюбиться в первую же хорошенькую мордашку… – Пальцы его зашевелились на руле. – Иногда мне кажется, что чувства человека заключены одно в другом, слоями, и один Бог знает, какое из них самое глубокое. Но все они со мной. Поэтому я так старался быть сдержанным по отношению к тебе.

– И это помогло?

– Нет, к сожалению. Пришлось признать, что ты единственная женщина, которая мне нужна. И все.

Он произнес это так тихо, что я была тронута и польщена. Господи, мне иногда бывало приятно, что он так безумно в меня влюблен. А иногда я ненавидела его всей душой или жалела, и глубоко сочувствовала, но была совершенно уверена: если я выйду за него замуж, это станет величайшей бедой для нас обоих, и мысль эта казалась невыносимой…

К тому времени Марк стал больше доверять мне, и даже не возражал, когда я сказала, что должна съездить в Плимут повидать адвоката, который улаживал дела с наследством Люси Пай. Я уже придумала для него превосходную историю со всяческими подробностями, которая должна была убедить его, что мне совершенно необходимо ехать, но она оказалась ненужной, и я даже огорчилась, что зря тратила время. Что-то подсказывало мне, что когда я предоставила Марку кое-какие доказательства, он счел своим долгом не требовать больших. Своего рода принцип «люблю – значит верю».

И все равно сразу в Торки я не поехала. Сначала добралась до Плимута, потом вернулась в Ньютон-Эббот, затем направилась в Кингсвир и, только пешком пройдясь по Катберт-авеню, окончательно убедилась, что слежки нет.

После переезда я появилась у своих впервые, и дорогая тетушка ждала меня на крыльце, чтобы я не ошиблась домом.

Последние две недели я ужасно переживала, не зная, что сказать маме. То есть я, конечно, могла бы вообще ничего не говорить; или выдать какой-нибудь отрывок из Евангелия от Марка в толковании Марни – хоть это, может быть, и неудачная шутка.

Конечно, я не собиралась всю жизнь остаться в секретаршах мистера Пембертона, Он и так уже порядком надоел. Если я сейчас сообщу, что собираюсь замуж за некоего мистера Ротлэнда, преуспевающего издателя, с которым недавно познакомилась, мама может воспринять это не так уж плохо.

А может и нет – о маме никогда нельзя точно сказать. Весь ужас в том, что вдруг она потребует познакомить её с Марком. Этого допустить нельзя, ибо как только они встретятся, мама непременно расскажет ему, какая я замечательная дочь, сколько денег я на неё истратила за последние три года, и тогда он снова примется задавать вопросы и тут же выяснит все про Манчестер, про Бирмингем, про Ньюкасл и так далее.

Вот я и раздумывала, можно ли рискнуть и рассказать ей про Марка, и одновременно застраховаться, что ни не встретятся.

Когда я вошла, мама дремала в гостиной, и я подумала, что во сне она кажется моложе. Очнувшись, она, видимому, пару минут не могла вспомнить, где находится.

Потом сказала:

– Марни, я велела Люси о тебе позаботится. Мы не стали ждать тебя и уже пили чай, но осталось немного превосходной ветчины, я всегда считала, что лавровый лист придает ей нужную прелесть; Люси, закрой дверь, этот дом холоднее, чем прежний.