– Кто хочет знать?
– А это тебе выбирать. Или президент Джексон (сноска – 20-долларовая купюра), или мистер «Глок-28»… – детектив нехорошо улыбнулся.
Он был голоден и зол.
Полуразвалившийся пакгауз величиной с два хоккейных поля. В почтительном отдалении, насколько Сато мог видеть в полутьме душного и пыльного сооружения, лежали, сидели, слонялись тени людей.
Тени. Не люди.
Суета бесплодного мотания по заброшенным, разрушающимся пакгаузам и складам Четного Порта.
Десятки опрошенных бомжей.
Немытые тела. Вонь, по сравнению с которой запах грузовика, впилившегося в бензозаправку, казался одеколоном.
Туберкулез. Венерка , как умильно называют кожно-венерические заболевания в СФПД.
Спектр наркотиков, от героина до микстуры от кашля.
И главное – невероятная, непробиваемая, закосневшая навеки обида на общество, отмахнувшееся от них. Они создали свой социум. Со своим псевдо-правительством, своим псевдо-законом. Уродливая мутация, фарс, пародия на то самое общество, которое в какой-то момент поставило на них крест.
Когда-то отец говорил Сато: «Человек приспосабливается к выживанию в любых, порой самых невообразимо-уничижительных, условиях. Не каждый и не везде. Но статистически всегда есть вероятность того, что наиболее приспособившиеся – заметь, не наиболее сильные, но наиболее приспособившиеся – особи смогут выжить».
Огромное пространство в добрый десяток квадратных миль было вычеркнуто из планов развития города. Люди, которые здесь жили, не существовали для мэрии, а уж тем более для федеральной власти. Как полицейский, Сато не мог спокойно реагировать на само существование подобного нарыва на теле города. Как человек, он не мог оставаться равнодушным к беде сотен и тысяч бездомных, безработных, бессемейных, бес…
Сострадание и чувство долга. Он разрывался между ними.
Сейчас чувство долга доминировало. Наверное, потому, что этот знает, где может быть Титус.
Знает, но не колется.
Сато приближался к нему несколько часов, терпеливо разматывая клубок человеческих страстей, где – запугивая, где – подкупая, поскольку взывать к нормальным человеческим чувствам было бесполезно…
В конце концов он выудил имя – Прокси.
Человек, с которым у Титуса были более чем приятельские отношения. Так о них говорили.
…Глаз под шляпой дернулся и закрылся.
– Выбираю президента. И лишь потому, что не люблю иностранцев.
Детектив оценил юмор и отслюнявил двадцатник.
Бомж спрятал купюру в боковой карман пальто, ничего не сказав. Молчание длилось слишком долго.
– Мужик, ты мне голову не парь, – с угрозой произнес Сато. – Я с завтрака ни крошки во рту не держал… – он внезапно замолчал. Кто знает, когда последний раз ел его собеседник?
Из-под шляпы вновь блеснул глаз. Садящееся за немытыми окнами пакгауза солнце светило бомжу прямо в лицо.
Сато представил, как бомж потеет, и его затошнило.
– Мне до него дела нет, наши дорожки с ним дважды пересеклись, оба раза не к обоюдному удовольствию… – Бомж поправил что-то под одеялом, в районе живота. – Титус считает себя важной птицей, явно напрасно… но по пакгаузам он не ошивается. К сожалению. Иначе…
Глаза его закатились, он издал тихий стон.
– Ладно, раз так, тогда собирайся, пойдешь со мной! – Терпение детектива лопнуло. Он грубо ухватил бомжа за воротник. – А мне говорили, что Прокси был ему больше чем другом…
Осилить бомжа оказалось не так легко. Когда Майкл, изловчившись, все же поднял его за шиворот, одеяло упало на пол, и обалдевший Сато увидел, что под одеялом у бродяги был спрятан подросток – то ли девчонка, то ли мальчишка, с раскрасневшимся грязным лицом и обслюнявленными губами. Подросток отер губы рукавом.
Только теперь до Сато дошло, почему бомж стонал…
– Ах ты, сволочь! – Он уже занес кулак для удара, но, удержавшись, лишь вытащил из кармана бомжа свою купюру. Дрожа от омерзения, он ткнул деньги, не глядя, в сторону подростка:
– Пойди, поешь… Только поешь, слышишь? На наркотики или выпивку не трать!
Уже на ходу Майкл вдруг услышал тихое:
– Прокси – это не он… Это я.
Титус не появился утром у харчевни, организованной самими бродягами на двадцать шестом пирсе – место, где он обычно встречался с Прокси.
Ей было шестнадцать, ее глаза были постоянно прищуренными от закоснелого неверия в человечество, и с Титусом у них «ничего не было», как вызывающе сказала она Сато. Титус заботился о ней, как старший брат.
Читать дальше