Вилье Де - Операция 'Апокалипсис'

- Добрый вечер, querido [дорогой (исп.)].

У нее были свежие губы и тело даже в воде источало легкий аромат духов. Малко поцеловал ее. Она прижалась к нему. В бассейне было около трех метров глубины, но Малко и Кристина держались на плаву, слегка шевеля ногами.

Он подтянул ее к краю и прижал к мозаичному узору. Их нежно ласкала теплая вода. Малко провел рукой по ее телу.

Она, глядя в небо, улыбнулась.

- Теперь входи, - сказала она тихо.

Он заключил ее в объятия, и они занялись любовью, очень нежно, почти не двигаясь. Откинув голову, Кристина тихо стонала.

Затем она с дикой страстью укусила Малко в плечо и отплыла, змеясь, словно длинная водоросль, своими распущенными волосами. Вернувшись к Малко, она принялась покорно, словно маленький зверек, зализывать то место, которое она укусила.

- Ты не знал, что у индейцев в любви есть такой обычай? - шепнула она. - Идем, теперь будем есть.

Она быстро подплыла к краешку бассейна и одним рывком взобралась наверх. Мускулы на ее спине играли в свете луны, словно длинные листья.

Все еще обнаженная, она подбежала к столу, что-то схватила и улеглась на другом конце террасы. Она взмахнула рукой и в ночи взметнулось трехметровое пламя. Горел заранее приготовленный, и, вероятно, сбрызнутый нефтью костер из веток. Кристина погасила прожектора. Теперь оставалось только пламя костра и варварская музыка, доносящаяся из динамиков.

Кристина кружилась вокруг костра, чтобы высушить капли воды, стекавшие по ее телу. Малко присоединился к ней и взял ее на руки.

Затем они вернулись и улеглись на белом диване лицом к костру.

- Бедняга Пакито! - сказала Кристина. - Он боится огня. А ведь это так красиво.

Часы пролетали очень быстро. Они пили, ели, смотрели на костер и занимались любовью. Они не разговаривали. Они заключили молчаливое перемирие и не хотели разрушать шарм.

В четыре часа утра Кристина предложила Малко:

- Давай я отвезу тебя в отель. Я не хочу, чтобы тебя застали здесь.

Она быстро оделась. За ее спиной Малко еле успел вытащить свой пистолет. За весь обратный путь они не обменялись ни словом. Когда дорога шла прямо, Кристина клала свою узкую ладонь на бедро Малко. Показались огни "Хилтона", и у него легонько защемило сердце. Кристина заглушила мотор и повернулась к нему.

- Малко, - сказала она, - обними меня.

Он прижал ее к себе.

- Поклянись, что ты всегда будешь хотеть вот так меня обнимать, прошептала она. - Что бы ни случилось.

Он удивленно посмотрел на нее.

- Почему, что бы не случилось?

- Клянись.

- Я думаю, что тебе понадобится причинить мне кошмарное количество неприятностей, чтобы я тебя возненавидел, - мягко сказал Малко. - Но скажи, почему ты со мной такая?

- Я же сказала тебе, что я женщина. В тебе есть что-то сильное и нежное, что притягивает меня. И мне нравятся твои светлые волосы. Adios.

Он посмотрел вслед исчезающим огонькам "Линкольна". Какая странная вечеринка. Он медленно вошел в холл и взял ключ. Еще там была записка от Фелипе, который просил позвонить ему в любое время. Что Малко и сделал, как только оказался у себя в номере.

- Боже мой, - сказал мексиканец, - я уже думал, что вы мертвы! В отеле мне сказали, что вы уехали с этой дьяволицей, и я до смерти переволновался. Во что еще она вас втянула?

- Ни во что. У нее был приступ женственности.

Фелипе засмеялся:

- El Macho SAS! Браво! Я теперь, кстати, знаю, где живет мальчишка: дом 24 по Калле Канделариа. Это на холме. Он меня не видел.

- Великолепно, - сказал Малко. - Завтра утром мы туда поедем вместе.

- Отдохните хорошенько, - с легкой насмешкой сказал Фелипе. - Я тоже не выспался, ожидая вас. Спокойной ночи.

Малко все еще чувствовал себя оглушенным. Как все люди, ведущие полную опасностей жизнь, он был способен до конца использовать все возможности насладиться развлечениями или удовольствиями, которые дарила ему судьба. Он называл это "промывкой мозгов".

Солнце было уже высоко, когда они оба покинули отель.

Однако часы Малко показывали только восемь часов. Они оставили машину на Церковной площади и устремились в лабиринт земляных улочек. Улица Канделариа была настоящей козьей тропкой, извивающейся между лачугами из дерева и самана.

Номер двадцать четыре, хижина из досок без окон находилась в глубине двора, где какая-то пожилая женщина чистила маниоку в окружении собак и кур. В открытую дверь виднелся глинобитный пол и кое-какая грубая мебель. Фелипе, широко улыбаясь, подошел к старухе: