Дарья Кожевникова - Ангелы далеко

После того как за ушедшим участковым закрылась входная дверь, Вадим поднялся. Со стола прибирать не стал — пусть все так и стоит, оживляет, так сказать, картину. Вон как сегодня Валерка зыркал по сторонам! Даже он поверил, а значит, и другие тоже должны. В том числе убийца, который, наверняка сгорая от нетерпения, просто не сможет не наведаться к Вадиму в ближайшие дни с тем, чтобы тоже расспросить об Инне.

Где-то через полчаса тихонько дзынькнул спрятанный в комнате «Иннин» телефон. Вытащив его, Ларичев посмотрел на экран. Так и есть, эсэмэска. С зоринского (Вадим сверился со своим телефоном) номера: «Привет, Инесс! Ты там как?»

«Валерка, ты?! Я нормально. Мама только болеет: сердце», — набрал Вадим.

«Как долго она у тебя еще болеть собирается? — почти сразу пришло в ответ. — И когда, наконец, приедешь домой?»

«Даже не знаю… Боюсь ее оставлять».

«А в поезде родить не боишься, если чересчур задержишься?»

«Боюсь. Но что делать? Ладно, Валер, я сейчас занята, потом тебе напишу».

«Приезжай, Инесс! Но только не сообщай людоеду, что я знаю твой номер. Он его никому не дает, сторожит, как дракон. Я стащил».

«Ах ты жулик!))) Хорошо, не сообщу».

Инна задерживалась. А он ведь так ее ждал! Две недели, три… Сколько еще придется? Но приедет же, в конце концов, не то ведь и родит там, а ее больной мамаше вряд ли нужен орущий под боком детеныш. Значит, просто должна быть здесь в скором времени.

Взволнованный последней мыслью, он прошелся по комнате. Потом закурил у окна, спрашивая себя: как отнесется к этому Инна, ну, когда поймет, что он намерен с ней сделать? Как воспримет?

Случились у него уже два момента, когда он почти готов был потерять контроль над собой. Первый — на пустынной дороге из деревни. Он тогда остановил машину и как бы в шутку взял Инну за шею. Как бы… Потому что вдруг почувствовал: если только Инна сейчас испугается, у него уже не хватит сил на то, чтобы разжать руки. И он будет стискивать их у нее на шее все сильнее, даже не думая в те минуты о последствиях. Но Инна не испугалась — наоборот, засмеялась. Как колокольчик. И даже пошутила про труп, сама не ведая, что этим себя и спасла. А второй… Второй был ранней весной посреди сырого, темного леса. Весна на него тогда, что ли, так подействовала? Но вдруг неудержимо потянуло к Инне. И захотелось даже не придушить, а… Только в живых он ее все равно вряд ли бы оставил. Знал ведь себя: вначале, может, и не собирался бы убивать, а потом не удержался бы, впал в раж, и…

Опять это пресловутое «и»! Не раз и не два за прошедший год он лелеял свои мечты об Инне. Представлял себя с ней и так и эдак. А на самом деле, предпочти Инна его волчаре, смог бы он с ней жить? И если смог бы, то как? Запугивая изощренными фантазиями? Или регулярно избивая, как Зеленцов свою Зинку?

Скорее всего, да. Став доступной, Инна наверняка вскоре перестала бы его удовлетворять, и ему пришлось бы получать удовлетворение как-то иначе: через физическую или моральную расправу, через боль. Ее боль. Так чего же он, дурак, тянул до сих пор? Дожидался, пока Инна уедет? Давно бы уже мог с ней покончить и был бы сейчас свободен от мыслей о ней!

Он зло выбросил окурок, продолжая думать об этом.

Петру Иванычу Вадим все-таки попался на глаза, только на следующий день. Тот подкараулил его на лестничной площадке и, без лишних слов втолкнув в квартиру, навешал ему оплеух, как мальчишке. Вадим не сопротивлялся: он любил старика. Лишь спросил, дождавшись конца экзекуции:

— Ну что, полегчало тебе, царь-батюшка?

— Да что ж ты, мерзавец, творишь? — с горечью спросил Петр Иваныч. — Как только у тебя рука поднимается стаканы себе наливать? Сколько ты без них обходился, а теперь… Да я тебя лучше убью, чем позволю спиться!.. Ну, чего молчишь-то? Сказать в ответ нечего?

— А что говорить-то? — буркнул Вадим.

— Скажи, что с тобой происходит? Глазам ведь не хочется верить! Марья моя уж несколько дней плачет, не переставая, с тех пор как в окно тебя увидела. И пришла бы тебя усовестить, да боится теперь подойти, в рожу твою бесстыжую глянуть: без того с сердцем плохо.

— У Марь Васильны?! Петр Иваныч, ну а ты-то на что? Успокой же ее как-нибудь!

Эти слова вырвались из самой души Вадима, без игры, без притворства.

Услышав их, Петр Иваныч с подозрением присмотрелся к нему. И вдруг приказал:

— Ну-ка, взгляни на меня!

— Зачем? — спросил Ларичев, не торопясь выполнять требование.

— Затем! — Взяв Вадима за ухо, сосед сам развернул его к себе лицом. И воскликнул, встретившись с ним глазами: — Да ты ведь трезвый! Трезвый как стеклышко!