Наталья Солнцева - Кинжал Зигфрида

– Ты лжешь… – прошептала она, заливаясь краской. – Ангел посещал меня давно, гораздо раньше. Правда, очень редко. А с твоим появлением, – ее ум проделывал напряженную работу, – он начал приходить чаще. Почти каждую ночь. Потом пропадал надолго, и я, проклиная себя, молилась о его возвращении. Я вся сосредоточилась на нем, на его словах, на своих чувствах к нему, на жажде его ласк. Я блудница, да?

– Я уезжал время от времени – в Москву, к Леде, мотался по командировкам. На мне висели дела компании. Когда я возвращался…

– Молчи! – Она закрыла ему рот ладошкой.

В том, что он говорил, была простая неоспоримая правда. Но правда состояла и в том, что Ангел приходил к Филофее еще до того, как Михаил Прилукин начал наведываться в Камку. Молодой человек оказался не Михаилом, а Владом, а теперь он называет себя еще и…

«Боже мой! – подумала она, слабея. – Отец был прав: мной овладело безумие. Я помешалась! Удивительно точное слово. Я перепутала воображение, сны, жизнь и смерть. Отчего мне казалось, будто там, подле храма и в келье, мне знаком каждый камень? Отчего на болотах меня разбирала жуть и я считала себя мертвой? Зачем я не открылась Авксентию? Он бы изгнал бесов, терзающих мою душу!»

– Выходит, я его придумала? Вместо Ангела приходил ты… но и ты не тот, за кого себя выдавал. Мы все придумываем, а на самом деле – ничего нет. Ничего! Одна пустота…

Неверов молча гладил ее руку. Это прикосновение сейчас было единственной реальностью, которую она могла ощущать. «Я здесь, рядом с тобой… Я люблю тебя, а остальное можно отбросить за ненадобностью», – шептали его пальцы.

– Постой, – встрепенулась Таисия. – Катерина Савицкая действительно жила, была монахиней Филофеей в Дамиановой пустыни?

– Это сущая правда. Я потом не поленился, полез в «Общий гербовник дворянских родов Российской империи» и нашел герб Савицких. Цельное поле, внизу что-то наподобие подковы, а вверху кинжал острием вниз. О черт… Кинжал?

После неудачной попытки убить сестру Леда пришла в отчаяние. Опять сорвалось! Однако ненависть придала ей сил, и на сей раз она не убежала в страхе куда глаза глядят – как в Новгороде, когда словно из-под земли вырос военный и помешал ей довести дело до конца. Теперь приговоренную к смерти Таисию спас Неверов… Кто бы мог подумать? Следил он за ней, что ли? Крался по пятам?

Его удар и толчок сбили ее с ног, она полетела в грязь, навзничь, в глазах потемнело. Придя в себя, Леда увидела мужчину и узнала в нем Влада: в темноте, в пелене дождя догадалась, кто склонился над Таисией. Опоздай он на пару минут, и все было бы кончено для проклятой нищенки, из милости принятой в приличную семью.

Леда обезумела. Она что-то выкрикивала, скользя в раскисшей от дождя земле, плохо соображая и почти ничего не слыша… Уткнувшись в ствол дерева, она кое-как поднялась и метнулась прочь, благо на нее никто не обращал внимания. Не замечая ливня и холода, она затаилась в кустах, не выпуская из виду Неверова и приемную сестру, пожирая их глазами, как голодный хищник ускользающую от него пищу.

Влад хлопотал над бесчувственным телом Таисии. Судя по всему, он не собирался преследовать бывшую невесту, попросту забыл о ней в ту же минуту, как только вырвал из ее рук обожаемую супругу. Еще бы! С таким трудом приблизиться к богатству, чтобы потерять, не успев вкусить его щедрот? Тут не до наказания виновных.

«Они ничем не докажут, что я хотела убить эту тварь! – как заклинание, повторяла Леда. – Ничем не докажут! В Новгороде меня никто не видел, даже она. Я успела скрыться в темноте, за деревьями. Потом побежала, опомнилась на какой-то улице, вскочила в автобус и через пару часов уже ехала в поезде назад в Москву. Но сейчас я не могу позволить себе подобную глупость. Я должна выяснить, где эти голубки свили себе гнездышко. Чтобы разорить его! Рано радоваться, дорогие родственнички!»

Леда совершенно искренне считала жертвой себя, а не чертову сестричку. Сначала родители зачем-то взяли на воспитание чужого ребенка, потом отдавали свою любовь и ласку не собственной дочери, а хитрому приемышу. Отец души не чаял в Таюшке, тогда как Леде доставались поучения и подзатыльники. Сестра отобрала у нее детство, родительскую нежность, а теперь наследство и жениха. Она не имела на это права.

«О, если бы раньше знать, что Таиска нам не родная! – скрежетала зубами Леда. – Мать, стерва, молчала до последнего! И чем она их взяла, эта льстивая дрянь? Чем околдовала? Все смиренницей прикидывалась, скромницей, молилась перед иконами, в монастырь собиралась. Лживая сучка!»