Борис Акунин - Летающий слон(Смерть на брудершафт. Фильма третья)

– Простите, что?!

– В вашего «Илью», – рубил правду-матку энтузиаст. – Какая машина! Господин штабс-капитан, возьмите меня к себе! В экипаж! Я летун, каких мало, поверьте!

– Да как я вас возьму? У меня комплект.

– Я видел, у вас второй пилот зеленый совсем. А если вас ранят? Он же с управлением не справится. А я и из пулемета отлично могу. Позвольте продемонстрировать! И в моторах разбираюсь!

Рутковский улыбался, польщенный таким напором.

– Шмит действительно малоопытен. И это, конечно, замечательно, что вы универсал. Нечасто встречается. Но не могу же я взять и отчислить товарища. Не по-летунски выйдет. Однако я буду иметь вас в виду. Если кто-то из моих, не дай бог, выйдет из строя, милости прошу. Можете считать себя первым кандидатом на замещение. Честь имею.

Он козырнул. Зашагал прочь, прямой, словно аист.

– Так я буду надеяться! – крикнул Теофельс и подмигнул слуге.

Тимо сидел неподалеку на ступеньке, строгал щенку. Солдатская форма его долговязой фигуре бравости не придавала.

– …Что ж, мы и не надеялись на легкий путь, но спасибо за подсказку, – тихо сказал гауптман по-немецки вслед Рутковскому.

Отошел от крыльца в сторонку – нужно было осуществить некую манипуляцию, не предназначенную для посторонних глаз.

Он вынул из брючного кармана плоскую фляжку с коньяком, из нагрудного выудил завернутую в войлок ампулку. Очень осторожно вскрыл, растворил содержимое в благородном французском напитке. Встряхнул.

Кто там у нас следующий – стрелок или второй пилот? Кто из двоих вытянет у цыганки-судьбы короткую соломинку?

Механик-то наверняка задержится, у него на то имеется веская златокудрая причина.

Подвижное лицо великого артиста попеременно изобразило разухабистость (для забулдыги поручика) и мечтательность (для любителя поэзии).

И застыло где-то посередине. Потому что из кантины вышли оба – и Лучко, и Шмит.

Поговорили о чем-то, вместе пошли по улице. Теофельс уж было расстроился – ан нет, офицеры все-таки расстались.

Молокосос сел на бревна, раскрыл свою книжку, сизоносый поручик размашисто зашагал дальше.

Секунду поколебавшись, Зепп отправился за ним. Не потому что юнца жальчей, чем пьяницу, – в деле сантименты неуместны. Просто Лучко представлялся более легкой добычей.

Лицо гауптмана определилось с миной – сделалось открытым, бесшабашным.

Сергуня! – заорал фон Теофельс, прибавив ходу. – Сережка, черт, да стой ты! Стрелок обернулся, уставился на него с удивлением.

– А я гляжу – ты, не ты. Не узнаешь? – хохотал Зепп. – Долохов я, Мишка! Тринадцатый год, перелет через Ла-Манш! Ну, вспомнил?

– Обознались, – развел длинными руками поручик. – Не за того приняли.

Подойдя вплотную и якобы убедившись в ошибке, гауптман шлепнул себя по щеке.

– Пардон, виноват. Думал, Сережка Буксгевден. Усы такие же, походка. Мы с ним из Лондона в Париж летали. Я Долохов, Михаил. Просто Миша.

– Жора Лучко. – Обменялись крепким рукопожатием, с симпатией глядя друг на друга. Выражение лиц у них было совершенно одинаковым, будто отражалось в зеркале. – Вы летали через Ла-Манш, в мае тринадцатого? Буксгевден участвовал, помню по газетам. А вот Долохова что-то…

Зепп, корректируя легенду, махнул рукой:

– Да я, собственно, не взлетел, колесо подломилось.

– М-да, бывает, – посочувствовал стрелок. Его тощая физиономия приняла скорбное выражение, сделавшись еще длинней. – А Буксгевден, приятель ваш, разбился в сентябре. Не слыхали?

– Нет, я еще в Америке был. – Теофельс пригорюнился. – Жалко. Какой был летун! Мало таких…

Помолчали.

– Эх, Сережка, Сережка, – всё переживал гауптман. – Ты его знал? – Он спохватился. – Ничего, что я на «ты»? Не люблю церемоний с товарищами.

– Я тоже. На «ты» так на «ты». А это заместо брудершафта. – Лучко с размаху хлопнул нового приятеля по плечу. – Нет, с Буксгевденом я знаком не был, но все говорят – отличный был летяга.

– Никаких «заместо». Что мы, гимназистки? Я, брат, с пустым бензобаком не летаю. – Зепп хитро подмигнул и, сделав замысловатый жест, показал фокус: в пустой ладони откуда ни возьмись появилась фляжка. – Коньячок, «Мартель». Чебутыкнем за знакомство. И Сережу помянем.

Он уже и место приглядел – два полешка под уютным кустиком.

– Вон и ресторация.

Поручик с тоской смотрел на флягу, в которой аппетитно побулькивало.