Борис Акунин - Смерть на брудершафт

— Я всё слушала! — всхлипывая, залепетала она. — Не стреляй с ним! Он тебе убьет! Я говорила, он страшный человек! Он стрелял дуэль восемнадцать раз! Он попадает из пистола вот такая костенька! — Клара показала на косточку от вишни. — А у тебя рука!

Нагнувшись, она поцеловала его раненую руку и безутешно разрыдалась.

— Что поделаешь, — пробормотал Романов, чувствуя, что у него тоже выступают слезы. — Дело чести…

А на душе сделалось горячо и очень хорошо. Клара плакала не из-за великого поэта, а из-за ничем не знаменитого Алексея Романова!

Треньканье фортепьяно оборвалось. Это означало, что пора на сцену.

Девушка выпрямилась. Ее мокрые глаза горели безумием и решимостью.

— Слушай! — шепнула она. — Скажи так: «Хочу самая маленькая дистанция». Пять шагов. Стреляй первый, прямо вот тут! — Клара ткнула себе пальчиком в середину лба. — Очень быстро стреляй! Пять шагов можно и левая рука! Понял? Очень быстро! Паф — и всё! Я буду тебе молиться.

— Не тебе, а «за тебя».

Он обнял одной рукой ее подрагивающее плечико. Страшно не было. Нисколечко.

За шторой раздались шаги, и на этот раз спрятаться Клара не успела.

Вошел штабс-ротмистр.

— Минутку отдохну. Пальцы задубели… Увидел обнимающихся любовников, запнулся. Шмыгнув носом, Клара выбежала вон. Князь проводил ее неодобрительным взглядом.

— Нашли время, Алексей Парисович… Что это у вас, винишко? Ну-ка плесните. Нервы ни к черту… Как там наши? Сорок три минуты прошло.

В тайнике

За книжной полкой открылось темное пространство, свет из библиотеки туда почти не проникал. Справа помигивали таинственные огоньки, красные и зеленые, будто глаза затаившихся в темноте хищных зверей.

— Дед, тут выключатель есть? — нервно спросил Никашидзе. — Электрицитет, ферштеен?

Архивариус промямлил что-то, тыкая пальцем в сторону. Булошников поднес инвалида поближе, тот щелкнул, под потолком зажглась неяркая лампочка.

Это была небольшая глухая комната, совершенно пустая. Лампочки, оказывается, мигали на металлическом щите, где были еще какие-то рычажки и кнопки.

Стена напротив входа была стальная, гладкая.

Лютиков подошел к ней, присел, провел пальцем по утопленному в пол желобу.

— Серьезная дверка. Лектрическая. Не, этому не обучен. Тряси старого, пускай секрет скажет.

Сказано — сделано.

Булошников как следует тряхнул калеку, Никашидзе спросил:

— Ну?!

Тот понял. Держась левой рукой за сердце, правой показал на пульт. Когда старика поднесли туда, он повернул шесть кругляшков с цифирками. Получилось 385958.

Показал на большой рычаг.

— Nach unten. Zu fest fur mich… Mir ist kodderig… [27] Вниз. Слишком тугой для меня. Мне плохо… (нем.)

— «Унтен» — это вниз, — перевел полиглот Никашидзе. — Дернуть, что ли?

Дернул.

— Ух ты! — восхитился Булошников.

Стальная стена с шипением уползла в сторону и исчезла в пазу. За ней было узкое неосвещенное помещение.

Богатырь осторожно усадил архивариуса на пол, дед теперь был не нужен.

Агенты втроем подошли к открывшемуся сезаму и остановились. Нужно было подождать, пока глаза свыкнутся с полумраком.

Вдруг Никашидзе услышал позади шорох. Обернулся.

Паралитик дополз до входа и, схватившись руками за стенки, вытягивал свое непослушное тело из потайной комнаты.

Молниеносным движением грузин выхватил нож, метнул. Оружие воткнулось старику чуть ниже затылка. Голова с глухим стуком ударилась о пол.

— Ты чего?! — взвизгнул Булошников. — Сказано же: без тухлятины! Баррран грузинский!

— А если б он нас тут запер? Это ты его проглядел, хряк холощеный!

— Ах ты, паскуда!

Булошников схватил «волкодава» за грудки, получил мощный удар коленкой в пах, но даже не поморщился. Занес гигантский кулачище.

— А ну ша, ботва! — цыкнул на них Лютиков. — Гляньте-ка, чего это там.

На том конце продолговатой, похожей на тамбур камеры что-то поблескивало.

Толкаясь плечами, агенты шагнули внутрь.

На рассвете

Алексей знал, что не сможет забыть эту картину до конца своей жизни. Рассвет.

Пустынная дорога над озером.

Туман, мелкий дождь.

Кучка хмурых мужчин под зонтами стояла возле автомобиля. Завидев русских, люди расступились.

Романов заглянул внутрь «бельвилля» и увидел в кабине на кожаных сиденьях три неподвижных фигуры в одинаковых позах. Головы запрокинуты назад, руки сложены на коленях.

Комиссар местной полиции открыл дверцу.

Стало видно, что у мертвецов лица голубого цвета. Даже у Булошникова, вечно румяного, как крымское яблоко.