Даниэль Клугер - Четвертая жертва сирени

Сам Марченко был еще не старым человеком, на добрый десяток лет моложе меня, однако выглядел он чрезмерно тучным. Тучность являла собою пример явного нездоровья, каковое подчеркивалось еще и тяжелым дыханием — дышал Марченко громко, с присвистом. Голову его венчала изрядная лысина, которую следователь пытался маскировать, зачесывая редкие волосы справа налево через всю макушку.

Едва я представился, объяснив, по какому делу мы с моим спутником пожаловали в окружной суд, и упомянув, конечно же, о рекомендации господина Хардина, как следователь потребовал наши паспорта. При этом он указал жестом, что мы можем расположиться в креслах.

Мы с Владимиром достали наши документы. Следователь внимательно изучил бумаги и, подозвав секретаря, передал их ему. Вернувшись к своему столу, тот сразу же принялся что-то записывать, — для какой цели это было сделано, осталось мне неведомым.

— Вы, Николай Афанасьевич, проживаете в… — обратился ко мне Марченко.

— В деревне Кокушкино Лаишевского уезда Казанской губернии, господин надворный советник, — ответил я.

— А здесь вы пребываете…

У следователя Марченко была довольно странная манера задавать вопросы, не заканчивая фразы.

— Мой хороший знакомый господин Ульянов любезно предложил мне остановиться у него, и я не отказал ему в удовольствии принимать меня в своем доме, — сказал я со всей вежливостью, на которую был способен.

Следователь покачал головой и задал очередной вопрос уже Владимиру, все в той же своей манере.

— А вы, господин Ульянов, проживаете…

— В доме Рытикова, ваше высокоблагородие, угол Почтовой и Сокольничьей, — с готовностью откликнулся Владимир.

Старообразный секретарь усердно строчил в своем углу, скрипя пером.

— Я полагаю, вы сообщили в соответствующую часть о своем временном поселении в Самаре? — Господин Марченко внимательно посмотрел на меня. — Спрашиваю только для порядка, на самом деле полицейский регламент к моим делам не относится. Только скажите, Николай Афанасьевич, как долго вы предполагаете пробыть в наших пределах?

— Пока не отыщу свою дочь, господин судебный следователь, пока не восторжествует справедливость и пока я не смогу убедиться, что благополучию моей дочери ничего не угрожает, — твердо сказал я.

— Торжество справедливости — это как раз то, чего мы здесь взыскуем, господин Ильин, — заметил Марченко. — И в установлении справедливости я заинтересован ничуть не меньше вашего. В данный момент могу лишь выразить сочувствие, что определенные, хм, неблаговидные обстоятельства привели к исчезновению вашей дочери и нарушили спокойное течение вашей жизни, побудив вас предпринять это путешествие.

Что же, речь господина следователя вполне можно было назвать учтивой, особенно ежели сделать скидку на его манеру задавать незаконченные вопросы, однако при словах о сочувствии взгляд судебного чиновника как-то окаменел, и во всей последующей беседе недовольное выражение так и не сошло с его одутловатого лица.

— Иван Иванович, господин Пересветов нам сказал, будто бы вы подозреваете Елену Николаевну в убийстве, — вдруг вступил в разговор Владимир, может быть, с несколько излишней запальчивостью. — И что будто бы основанием для того вы считаете внешнее сходство убитого с зятем господина Ильина, то есть, с самим Пересветовым. Иначе говоря, вы полагаете следующее: Елена Николаевна по какой-то причине возненавидела мужа и не по-дачному, а всерьез, — здесь, как мне показалось, Владимир процитировал кого-то мне неизвестного, [23] Ульянов действительно процитировал близко к тексту фразу из «Петербургских писем» Всеволода Гаршина. — решила его убить. Мы бы хотели знать, на каких основаниях вы взялись утверждать это!

Почему-то при таковых словах, высказанных, на мой взгляд, чересчур резко, недовольное выражение на лице господина Марченко не ожесточилось, а напротив, несколько даже помягчело. Чуть приподняв набрякшие веки, он оценивающе посмотрел на моего молодого спутника. Видимо, осмотр его удовлетворил, потому что, хотя и после паузы, он соизволил ответить — обращаясь все же таки ко мне:

— Видите ли, господин Ильин, есть несколько серьезных оснований, которые принудили меня сделать именно такие выводы. Суть их вот в чем. Семейная жизнь вашей дочери была отнюдь не безоблачной. Елена Николаевна и Евгений Александрович частенько ссорились — как литературно выражается господин Пересветов, контрировали. В последний раз, хочу заметить, ссора имела место буквально накануне убийства. Насколько мне известно, госпоже Пересветовой пришлось оставить прежнее место службы из-за того, что муж чересчур ревновал ее к старшему приказчику… — Видя, что я пытаюсь возразить, следователь слабо повел рукой: — Я сейчас не говорю, имели эти подозрения под собою почву или нет. Речь не о том. Сама бытность ссор представляется мне бесспорным фактом, подтвержденным несколькими свидетелями. И это в достаточной степени очерчивает возможный мотив преступления.