Даниэль Клугер - Четвертая жертва сирени

«Живем у себя за углом…» Иными словами, Аленушка с мужем никуда не показываются. О своих друзьях моя доченька не упомянула в этом письме ни единым словом, однако же понятно было, что и из них никто в праздники в доме не появился. Дальше были такие строки: «Муж мой, видимо, от чрезмерной усталости по службе и из сложностей личного характера последнее время страдает нервическими припадками; впрочем, они проявляются большей частью в перемене настроений, и я переношу эту докуку стоически и безбоязненно…»

Воля ваша, а только так уж ни в каком случае не пишут о любимом супруге, пусть даже и доставляющем неудобства. Я перечитал письмо, подивившись тому, что ранее не обратил внимание на эти фразы и отдельные слова. «Стоически и безбоязненно…» Безбоязненно… Тихо произнеся вслух последнее слово, я вновь погрузился в тревожно-мнительное состояние, от которого, казалось, уже немного избавился. Действительно, ежели там случилось нечто драматическое (я даже про себя не хотел повторять страшные слова из полицейской депеши), то, похоже, оно вполне могло быть связано и с тем, что моя дочь назвала «докукой», и с изменившимся отношением Аленушки к своему избраннику.

Мне показалось, что в углу моем, вместе с полумраком, сгустилась духота, усиливавшаяся влажным дыханием вечерней реки. Я собрал письма, вновь спрятал их в портмоне, а портмоне — во внутренний карман дорожного сюртука, ослабил немного ворот. Меж тем народу становилось все больше; пассажиры первого и второго классов, наскучив пребыванием на открытой палубе и созерцанием однообразного ночного пейзажа, заполнили буфет, прибавив ощущения невосполнимости воздуха. Следующая остановка должна была быть в Сенгилее, в половине первого ночи.

Голоса соседей были чрезмерно громки и назойливы. Я с сожалением отодвинул от себя недоеденные анчоусы и отставил наполовину опорожненный бокал. Как раз в этот момент ко мне подошел официант и спросил, почтительно склонившись, не буду ли я возражать против того, чтобы некий господин сел за мой столик. Свободных мест уже не осталось, и я, хотя не был расположен к нарушению одиночества, ответил согласием. Официант отошел и тотчас вернулся в сопровождении господина зрелого возраста, одетого строго, но недешево.

С первой же секунды он показался мне удивительно знакомым. Довольно высокого роста, плотного сложения, лысоват, мясистые щеки, старомодные седоватые бакенбарды. Определенно я его где-то видел.

Сев напротив, господин представился:

— Коллежский асессор Ивлев Сергей Владимирович. — И тут же добавил: — Прошу извинить за вторжение, вызванное не столько нехваткой мест, сколько тем особенным обстоятельством, что ваше лицо мне кажется знакомым. Вот только никак не могу вспомнить, где мы встречались и когда, хотя профессиональная память подводит меня редко.

— Как, и вы тоже? — воскликнул я. — Ваше лицо и у меня вызывает воспоминания, которые никак не поднимутся к поверхности дум. Ох, простите великодушно. Ильин Николай Афанасьевич, — представился в свою очередь я. — Отставной подпоручик артиллерии.

Тут я заметил на левом виске Сергея Владимировича бесцветную прядку волос и с легким ужасом, переходящим в восторг, осознал, что вижу перед собой… себя! Ну почти себя. Вплоть до той самой седой прядки.

Очевидно, Ивлев определил то же самое, потому что на лице его отразилось неподдельное удивление, а затем… мы расхохотались.

— Да-а, — сказал Сергей Владимирович, отсмеявшись. — Не часто видишь перед собой самого себя, причем не в зеркале. Потому и осознание приходит не сразу — все кажется, что подводит память.

Ивлев подозвал официанта, шепнул ему что-то, и тот вскоре принес шампанское в серебряном ведерке, графин водки и разнообразные закуски. Видя мое удивление, Сергей Владимирович пояснил:

— Я, видите ли, нынче не обедал вовсе. Дела, дела… Я ведь только что сел, в Симбирске. Едва к отплытию успел. Уж не обессудьте. Ну, а кроме того, — тут он очень симпатично улыбнулся, — я как-то не привык пить-есть в одиночку. Не угодно ли будет присоединиться? Почту за честь.

Я начал было отказываться, но официант уже поставил передо мной второй прибор, ловко откупорил шампанское и наполнил бокалы. Мне ничего не оставалось, как выпить с господином Ивлевым за знакомство, поразительное наше сходство и приятное путешествие, хотя для меня последнее, если иметь в виду мои обстоятельства, никак не могло сопрягаться с положительным эпитетом.