Галина Романова - Счастье по собственному желанию

За окном бесновался ветер, комкая тучи и сталкивая их толстыми кучевыми лбами. Надрывались в полубезумном танце деревья, сплетались ветками, стонали и сбрасывали с себя ослабевшую от жаркой истомы листву. На стоянке то и дело разрывалась чья-то сигнализация. Хлопали окна, двери, грохотало железо…

Все это там – за окном, в другом мире. Здесь все по-другому. Хоть ненадолго, хоть на сейчас. Пусть зыбко, но жарко, рядом.

– Ким… Люблю… Господи, как же я тебя люблю. – Люба вцепилась в воротник его рубашки, гладила колючий, коротко стриженный затылок и повторяла, как безумная: – Плевать мне на все, понимаешь!!! Даже умереть готова, если так будет нужно… Просто люблю тебя…

Они даже в спальню не пошли, оставшись прямо там, на кухне.

Все летело куда-то, рвалось и буйствовало, как буря за окном.

И не понимала она уже ничего, и не чувствовала, кроме того, что он рядом.

– Люб… Я так не смогу с тебя шорты снять, разорву ведь… – шептал Ким сдавленно, а сам тащил их и рвал, ткань трещала, кажется. – Не спеши… Ну, не спеши же… Я ведь не дождусь тебя…

И говорил ей и говорил. Ничего не объясняя, ничего не пряча, все обнажено до нервов. А она и говорить ничего не могла, задыхалась в изнеможении, и подчинялась.

Он – она, и ничего больше. И она знала, задыхаясь, что даже утро ничего не изменит. Оно бессильно что-либо изменить. Она так и останется подле него, даже если его рядом не будет.

Пускай он будет бандитом, резидентом, потерявшимся в жизни человеком. Она с ним. Она рядом.

И в тюрьму она станет к нему ездить, если он сядет. И поможет ему, если попросит. И поднимет, если упадет. Это был ее – прежний Ким, которого она любила когда-то, и который любил ее. Они не растеряли ничего. Спрятали от сторонних наблюдателей до времени, но не растеряли.

– Что будет с нами? Ким… Ты слышишь меня? – Люба сидела на его коленях, обхватив его спину ногами.

– Умм… – он замотал головой, провел горячей ладонью по ее ноге и прижал к себе с прежней силой. – Все будет хорошо, не спеши только.

– Правда?!

– Правда.

– А ты не бандит?!

– Нет. Не бандит, успокойся ты.

Люба почувствовала, как он улыбается ей в плечо. Улыбается и гладит ее кожу, чуть сжимая. И таким спокойствием от него веяло, такой надежностью, что она, как дура, разревелась.

– Лю-юууба, ну чего ты, а! – Ким расстроился, поднял ее на руки и понес с кухни, путаясь в разбросанной по полу одежде. – Я так старался, чтобы все было хорошо, а ты плачешь.

– Потому и плачу, что все хорошо, а я ведь…

Как сказать ему, что жизнь ее закончилась и вяло бултыхалась, как застоявшаяся вода в болоте, стоило ему уехать?! Как объяснить, что каждую ночь, засыпая с мужем, мечтала о его руках, губах, теле?! И что и не жила вовсе, а ждала, ждала, ждала…

– Я за тебя умру, Ким, – пробормотала она с деловитой серьезностью, засыпая на его плече. – Так и знай: за тебя и во имя тебя я умру.

– Я тебе умру, дуреха, – он снова улыбнулся в темноте спальни, он все время улыбался этим вечером, хотелось верить, что от счастья. – Живая ты мне больше нравишься, Любовь. Спи, завтра может быть тяжелым.

– Люба! Мне нужно с тобой встретиться!

Богдан! Боже, ну он-то тут при чем?! Почему же она постоянно о нем в последние дни забывает. Не должна ведь, не должна. Он сделал ей предложение. Подарил кольцо с бриллиантом. Он заслужил хотя бы объяснения. А объяснять-то как раз ничего и не хотелось, вот ведь чепуха какая получается.

– Люба! Ты ушла и пропала! Тут такие слухи по городу ходят!!! С тобой и правда все в порядке?! Ты не обманываешь меня?!

Голос Хелина плавал и перекатывался из одного уха в другое, будоража, тревожа и внося в душу непонятное смятение. Любе приходилось перекладывать трубку из руки в руку. Ким навалился во сне на нее и тискал ее, и, судя по его сбивающемуся дыханию, не собирался отпускать.

– Богдан… Богдан, подожди… Я не знаю, когда… Я еще сплю, как бы… – она не сдержалась и слабо охнула. – Перезвони, ладно?

Люба отключила телефон, и он тут же выпал из ослабевшей руки на пол.

– Кто звонил? – промурлыкал Ким ей куда-то в ключицу, тогда как руки прочно обосновались на ее груди, нежно массируя горевшую под его пальцами кожу. – Нареченный?

– Он самый. – Люба завозилась под тяжестью его тела. – Эй, ты мне ребра все поломаешь!.. Слушай, а что мне, в самом деле, с ним делать, Ким? Он звонит, напрашивается на встречу, на разговор, а я футболю его раз за разом. Это как-то неприлично, не находишь?