Галина Романова - Ночь с роскошной изменницей

– Может, любви? – предложил свою версию Саня заплетающимся языком.

– Чего – любви? – не сразу понял Олег, не забыв покоситься в сторону загрустившей Соньки.

Та лежала на полу под табуреткой, на которой сидел ее хозяин, и безотрывно смотрела на Снимщикова. Она не съела ни единого брошенного им куска колбасы. Зато с предельной осторожностью приняла из рук хозяина шпротину, не забыв вылизать тому все пальцы.

– Может, говорю, любви тебе с ней не хватало? Без любви нельзя, дружище. – Саня причмокнул языком и зажмурился. – Людка моя хоть и крысится, но ведь любит, прикинь. В прошлом году попал в аварию. Так, пустяк сущий. Ногу ободрал да ключицу вывихнул, так она от постели не отходила. Плакала все время, целовала даже во сне. А я прикинусь спящим, так она меня целует и шепчет, шепчет все… Сладко так, дружище…

– Это ты к чему про аварию? – грустный понимающий собачий взгляд прожигал Снимщикова насквозь, мешая сосредоточиться на словах Сани. – При чем тут авария?

– Это я про то! – вдруг обиделся тот. – Стала бы твоя принцесса сидеть возле тебя, когда ты вот так, как я!.. Стала бы на перевязку под ручку водить? Стала бы купать тебя? Да черта лысого, Олежа, черта лысого! Так-то… А теперь я пошел…

Саня засобирался в самый неподходящий для Снимщикова момент. Он только-только, кажется, распознал всю правду Таисии. Вернее, правду об их несложившихся отношениях, нашел, так сказать, причину. И не без Саниной, между прочим, помощи. Только-только глаза его собаки вдруг подобрели и вдруг показались Олегу веселыми. А Саня тут же в отрыв?

– Слышь, Сань, так пиво еще осталось. – Снимщиков с трудом оторвал свой зад от табуретки и неуверенным шагом двинулся следом за другом в прихожую, продолжая канючить: – Ну, чего ты так рано, друг? Пиво еще осталось! Посиди еще, а!

– Не, Олег. Людка переживать станет. Она не любит, когда я выпиваю. Она меня любит, дружище. Это надо ценить. – Саня осклабился в пьяной улыбке. – А то ведь пробросаешься, Олег. Где же я еще такую Людку себе найду? Мне ведь другой не надо совсем. Хотя… Ругать все равно меня сегодня станет. Пока, Олег, заходи, не пропадай.

А он разве пропадал? Он ведь все время, кажется, был на виду. Город не столь велик, чтобы в нем потеряться, но… Но ведь не виделись же, кажется, лет сто. Не виделись, не говорили. Стыдно признаться, он даже не знал, есть ли у Сани дети! И с Людмилой его не был знаком. Хорошо, что хоть собаке был представлен, да только не понравился ей.

Почему? Почему он утратил всех своих старых друзей? Ведь почти ни о ком ничего не знает. А ведь с ними прошло все его детство, их по очереди провожал в армию, с ними хоронил свою мать и поминал потом на этой кухне за этим самым столом. Глушил водку из тех же граненых стаканов, что и сегодня. Слушал скупые слова соболезнования, на которые ребята были не мастера, но ведь был уверен, что сочувствуют.

Всех потерял, всех. В чем причина?

В вечной занятости, в Таисии, съевшей все его свободное время, в ее отце, предпочитающем контакты лишь нужного, делового плана. В них причина или в нем самом?

В нем, в нем, в ком же еще. Незачем гневить лукавого.

Думал, вырвется из старых стен сталинской постройки, не станет ежедневно входить в подъезд, намертво провонявший кошками и кислятиной, наденет пиджак и галстук, прочно прицепит к своему имени отчество, и все вмиг изменится? Жизнь обрастет достатком, приобретет нужный глянец, прочно отвоюет солнечное место, где нет места старому и нет к нему возврата.

Черта лысого, как скажет Саня. Черта лысого.

Олег оперся одной рукой о тумбочку, второй о стену и приблизил заросшее щетиной лицо к облупившемуся еще при жизни Сталина зеркалу.

Изображение подергивалось мутью, дрожало и расплывалось. Узнать себя было невозможно. То ли старое зеркало мстило ему за его долгое отсутствие, не желая служить верой и правдой, как прежде. То ли он просто-напросто был пьян до такой степени, что рассмотреть себя был не в состоянии. Но, странное дело, для пьяного организма он очень четко и логично рассуждает и даже оказался способным на самокритику. И даже не передернулся ни разу, когда Саня называл его давно забытым детским именем.

Олег вернулся на кухню и попытался убрать со стола. Пару раз уронил на пол вилки. Едва не разбил стакан и решил оставить это хлопотное дело до утра. Кое-как принял душ, забыв намылиться. Заметно приволакивая ноги, добрел до своей гостиной, рухнул на диван лицом вниз и тут же отключился.