Галина Романова - Ты у него одна

Вечером Эмма все же нашла в себе силы подняться с кровати и волоком дотащиться до ванной. Получасовой контрастный душ немного привел ее в чувство. Кожа покрылась мурашками. Зубы выбивали дробь, но на душе стало пусть и не очень спокойно, но и не так муторно.

Черт с ним, с Данилой, в конце концов. Пусть живет, как знает. Она для себя определила собственную роль рядом с ним – роль стороннего наблюдателя. А все остальное – не ее проблемы. Что в конце-концов произошло? Ну тискалась рядом с ним какая-то шлюха, и что? Глупо было ревновать, а то, что она ревновала, Эмма к стыду своему не признать не могла… Ну ударил он ее по щеке, так и ладно! Лишний раз доказал свое паскудство. И пускай не оправдывает себя тем, что якобы она того заслужила! Черта с два! Да, была холодна с ним все эти годы. Да, не любила. Так ведь никогда и не обещала этого! Говорила, что попробует. Пробовала – не получилось. Какие к ней теперь претензии? Любая другая давно бы за порог выставила со скудной котомкой: проваливай, мил человек, пока цел, надоели мне твои пьянки-гулянки. А она что? А она все это время терпела. За свекровью умирающей ухаживала. Мыла ее, кормила, переодевала. А ведь терпеть не могла покойницу. Та, кстати, отвечала ей тем же.

Даниле опять же каждое утро по две сотни отстегивала на кутежи. Конечно, не велики деньги, но он и таких в последнее время не зарабатывал…

Чашка кофе, выпитая в одиночестве на кухне, помогла ей прийти к выводу о том, что она теперь свободна. Что бы он себе там ни напридумывал относительно их совместного житья-бытья, ей плевать. Она свободна. И пусть кто-нибудь попытается это оспорить…

Он не спорил. Более того, после того объяснения, закончившегося пощечиной, они не сказали более друг другу и пары слов. И продолжалось это вот уже почти полгода.

Он не ушел, нет. Даже не переехал на квартиру своей матери. Жил по-прежнему с ней под одной крышей, лишь перетащил свои вещи в другую комнату.

Он больше не просил у нее денег. Хотя продолжал пить до недавнего времени. Где он брал средства – воровал ли, работал ли, – оставалось для нее загадкой. Но над ее отгадкой она не очень-то ломала голову.

Они почти не виделись. Данила уходил из дома, когда Эмма только-только открывала глаза. Целый день он где-то пропадал, как, впрочем, и она, всерьез взявшись контролировать работу двух принадлежащих ей продовольственных магазинов. А когда она возвращалась, в его комнате уже не горел свет. Они уже изволили почивать.

Эмма быстро принимала душ или ванну. В зависимости от степени усталости, озлобленности и озабоченности. Заученными движениями расстилала постель и, обессиленно ухнув на подушки, почти моментально засыпала.

– Тебя так надолго не хватит! – выдала ей сегодня за ланчем ее давняя подруга Лизавета, с которой они последнее время чаще обычного сталкивались по роду своей коммерческой деятельности. – Ты холодна как лед. Ты неулыбчива. Ты пашешь, как… как негр, если можно так выразиться! Эмка, ты очерствела. Оглянись вокруг, жизнь продолжается. Ты молода, красива. Не нужно хоронить себя в той глыбе льда, которую ты намораживаешь и намораживаешь вокруг себя.

– Мне так легче, – отмахивалась Эльмира, машинально подсчитывая ущерб от просроченного шампанского, вовремя не выставленного на прилавки. – Я кручусь, забываюсь. Все то говно, извини за выражение, но по-другому просто не скажешь, все оно куда-то девается. Его перестаешь замечать. Домой прихожу, валюсь в кровать и моментально отрубаюсь. Никаких чувств, никаких желаний.

– А что муж? Данила-то как это терпит? – Лиза была свидетельницей на их свадьбе и к ее супругу испытывала если не дружеское, то достаточно теплое расположение. А узнав о его героизме на чеченской войне, произвела его в разряд национальных героев.

– А что Данила? Данила сам по себе, я сама по себе. Живем в разных комнатах. Полгода уже не разговариваем. – Зная о симпатии приятельницы к ее мужу, Эльмира никогда не посвящала ее в свои семейные проблемы, но сегодня ее отчего-то потянуло на откровенность.

– Да ты что?! – Лиза уронила чайную ложку в вазочку с десертом и слегка приоткрыла ярко напомаженный ротик. – Ты и Данила?! Такой бравый парень! Косая сажень в плечах… Глаза… Боже, Эмка, ты чокнутая! В его глазах, в них столько любви было и вместе с тем столько муки. Я едва не плакала от того, как он смотрел на тебя. А когда из загса тебя на руках нес, я разревелась все же. Он тебя словно дорогую фарфоровую статуэтку в руках держал. Он так… так тебя берег от всего!