Галина Романова - Ты у него одна

– Ты будешь со мной счастлива, Эльмирочка! – жарко шептал Данила ей на ухо, осторожно прижимая к себе, будто она не человек вовсе, а нечто фарфоровое, хрупкое и ломкое, которое с трудом можно было удерживать в руках и не повредить. – Вот увидишь! Я все сделаю для этого!!!

Он и делал. Делал, как умел. Как его научила этому улица. Уставшая от жизни мать. И армия, исказившая его представление о нормальной мирной жизни…

– Что тебе еще нужно?! Что?! – орал он на нее три года спустя, швыряя над ее головой заработанные им деньги. – Тебе этого мало?! Я же ломаюсь, как проклятый!.. Я же из сил выбиваюсь! Я же все жилы порвал, чтобы ты была обеспечена и счастлива! Чтобы ты ни в чем не нуждалась. А ты вечно недовольна. Твоя хандра… Боже мой! Меня с ума сводят твои насупленные брови. Твои губы… Я забыл, как ты улыбаешся!..

– У меня мало поводов для радости, – обычно возражала ему Эмма, имея в виду его постоянное отсутствие и усталость, а также свое одиночество.

– Да?! А кто, скажи, способен тебя порадовать?! Кто?! – Данила моментально закусывал удила, и начинались долгие игры в непомерную ревность.

Чего только не доводилось ей выслушивать в такие минуты. Ей вменялась в вину даже ее красота, которая неизменно приковывала к себе мужские взгляды на улице. Ее ноги, походка… Они были не такими, как у большинства возвращающихся по вечерам с фабрик и заводов женщин, населяющих их дом. Она не так несла голову, слишком высоко задирая подбородок. Высокомерности и холодности ее взгляда могла позавидовать английская аристократка…

– Что ты о себе возомнила?! – сатанел Данила, кружа вокруг нее подобно хищнику. – Кто ты такая вообще есть?! Что ты смогла бы сделать, если бы меня не было рядом?! Ты бы давно переселилась на кладбище, под общую могильную плиту со своими родителями, если бы не я! Твоя любезная подруга!.. Ты так любила ее. Разве могла ты представить себе, что она трахается с твоим великолепным талантливым папочкой?! Разве могла ты предположить, что это именно она отправила его на тот свет, изведясь от ревности, когда он решил ее бросить?! Ей ты верила! Ее ты любила! А меня нет…

Зойку, свою самую близкую и верную подругу, Эльмира действительно любила. И верила ей без остатка. Верила и доверяла. Оказалось, что напрасно. Искусная в своей подлости и вероломстве, Зойка не сильно напрягалась, используя Эльмиру в своих целях. Ведь это она закрутила всю историю с пропавшими бриллиантами, ошибочно полагая, что они у Эммы. Она, оставаясь в тени, навела на нее бандитов, вложив в их не слишком умные головы мысль о возможной причастности Эммы к столь дорогостоящей пропаже. Она спровоцировала все ее беды и несчастья, ожидая, что подруга чем-то выдаст себя. Испугается и выдаст. И тогда…

Но Эльмира ничего не знала. Ей угрожали, ею манипулировали, ее едва не убили из-за пропавших сокровищ. Но тайна осталась тайной. Погибли люди. Зойка покончила жизнь самоубийством, застрелившись в собственной квартире. Застрелилась, когда поняла, что проиграла, что тайна «копей царя Соломона» унесена в могилу отцом Эльмиры…

После ее смерти особых кругов по воде не пошло. Все утряслось почти само собой. Пусть не без помощи и содействия все того же Данилы, но даже и без его участия проблем у Эммы поубавилось бы, найди она в себе силы заняться устройством собственной жизни. Но в том-то беда и заключалась, что не было у нее сил. Их совсем не осталось.

Еще не совсем оправившись от горя после гибели родителей, Эльмира едва сохранила рассудок, оказавшись в эпицентре событий, подстегиваемых жадностью, подлостью, предательством, низостью и трусостью… Под напором обрушившихся на нее несчастий девушка буквально сломалась. Пустые, ничем не заполненные дни. Бессонные ночи с глухой беспросветной тоской по безвозвратно ушедшему счастливому времени. Она даже не пыталась бороться, а лишь глубже и глубже погружалась в бездну меланхолии.

– Ты каменная!!! – не выдерживал Данила, упрекая ее в холодности. – У меня такое чувство, что ты умерла тогда вместе с ними со всеми…

Эльмира жалела его в такие минуты. Стыдилась своей холодности и равнодушия, но ничего не могла с собой поделать.

– Что ты с нами творишь, черт бы тебя побрал?! – кричал он порой ей со слезами в голосе. – Что ты делаешь с собой?!

– Я просто доживаю свой век, Данила…

В тот день, когда она это произнесла, он все-таки разрыдался. Это было жуткое зрелище. Сначала Данила остолбенел. Вытаращил на нее остановившиеся глаза. Затем надломился, будто мгновенно лишился внутреннего стержня. Губы его скривились в немыслимой гримасе и задрожали, невероятным усилием он попытался скрыть рвущийся из груди отчаянный крик. Стиснул пальцы, хрустя суставами. Плечи вдруг затряслись, и он заплакал. Взрослый, сильный мужик давился рыданиями, неумело размазывая слезы по лицу. Никогда ни прежде, ни потом Эмма не чувствовала себя такой дрянью, как в этот момент. Она проклинала себя за бездушие, ненавидела за то, что, обнимая мужа и поглаживая его по дрожащим плечам, не испытывает к нему ни капли нежности. Неловкость, какое-то подобие раздражения – да, но ничего похожего на нежность…