Елена Михалкова - Призрак в кривом зеркале

Была она тихая, уютная, с короткими полными ручками – закатанные рукава рубашки открывали взгляду розовую незагорелую кожу в россыпи веснушек. И лицо у нее было нежно-розовое, в отличие от «фарфоровых» лиц родных, а глаза непонятного цвета: то ли карие, то ли зеленые. Пухлые щеки, милая улыбка, быстро появляющаяся и тут же исчезающая, такой же быстрый, как улыбка, немного испуганный и грустный взгляд. Она хлопотала вокруг своих родных и Макара, и все воспринимали это как должное. Пару раз Илюшин поймал недовольный взгляд Эльвиры Леоновны – дочь явно сделала что-то неправильно, но он так и не смог понять, что именно.

Девушка казалась удивительно чужеродным элементом в этой семье светловолосых, стройных, красивых людей: даже Эдуард, несмотря на тщедушное телосложение и прищуренные глаза, производил впечатление смазливого парня. Она явно стеснялась себя, своего большого полного тела, прикрытого мужской рубашкой на два размера больше, чем нужно, пышной низкой груди, и руки, садясь, прятала на колени.

Позавтракав и поблагодарив хозяев, Илюшин заторопился в свою комнату. Однако, поднявшись по лестнице, вспомнил, что не узнал о транспорте, которым ему предстояло добираться до санатория, и вернулся в столовую, чтобы расспросить Элю. Приоткрыв дверь, Макар увидел двух женщин, стоявших к нему спиной: Эльвира Леоновна облокотилась на плиту, Эля мыла посуду.

– …так сложно сделать маникюр? – закончила старшая Шестакова начатую фразу. – Посмотри на себя!

Девушка возле раковины сжалась. Макар стоял и смотрел на ее спину – широкую спину в бесформенной уродливой рубашке.

– Я прощаю тебе твою феноменальную лень, из-за которой ты стала похожа на беременную козу, – после долгой паузы сказала Эльвира Леоновна, и голос ее удивительно контрастировал со смыслом произносимых слов. – Я с пониманием отношусь к тому, что ты оказалась непригодна к профессиональной умственной деятельности и зарабатываешь на жизнь, откровенно говоря, ерундой. Бог с ним! – в конце концов, ты действительно помогаешь мне по дому, и твоя помощь неоценима. Я это признаю, и мы все тебе благодарны. Но, Эля, неужели ты не можешь приложить хотя бы минимум усилий, чтобы выглядеть женственно! Боже мой, хотя бы аккуратно! Пользуйся моими кремами, запишись на маникюр, раз уж к двадцати семи годам ты так и не научилась ухаживать за руками самостоятельно, – но только делай что-нибудь! И не смотри на меня, как будто ты Золушка, которую отчитывает злобная мачеха. Все, что ты сейчас имеешь, Эля, – это твой собственный выбор.

Эльвира Леоновна выпрямилась, и Макар успел прикрыть дверь прежде, чем она обернулась. Не колеблясь, он нырнул за штору, а пару секунд спустя женщина вышла в коридор. Макар услышал вздох, затем – шаги, приглушенные ковром, скрип ступенек на лестнице, и только тогда решился выглянуть.

Никого.

Подумав, Илюшин вернулся к столовой, постоял возле неплотно прикрытой двери, прислушиваясь к звукам в комнате. Затем потянул ручку на себя и увидел в приоткрывшуюся щель, что Эля по-прежнему стоит к нему спиной, моя посуду в раковине.

– Элла, простите…

Она вздрогнула и резко обернулась, чуть не уронив тарелку и подхватив ее в последнюю секунду. Лицо у нее покраснело, на щеках расцвели два ярких пятна и посреди лба тоже было пятно, будто она ударилась.

– Я хотел спросить вас, как мне лучше добраться до санатория, – спокойно сказал Илюшин, делая вид, что не замечает ни красных пятен, ни слез в глазах. – Мое лечение должно начаться с завтрашнего дня, но я хочу разведать дорогу.

– Вам нужно на остановку восемнадцатого автобуса, – с готовностью отозвалась девушка. – Это сразу за поворотом, на Печенежской. А еще там ходит маршрутка, на ней добираться быстрее и удобнее, хотя и немножко дороже. Ехать около двадцати минут, и водитель всегда объявляет, что доехали до санатория. Да вы и не проедете мимо – он же большой…

Она покрутила тарелку в руках.

– Надеюсь, вам понравился завтрак, – неожиданно добавила Эля и попыталась улыбнуться.

– Очень понравился.

Илюшин кивнул, прощаясь, и направился к двери.

– Между прочим, – заметил он, останавливаясь на полпути, словно вспомнив что-то, – я вчера слышал странные звуки из комнаты на втором этаже. Как будто кто-то плакал…

Бац! Тарелка упала на пол, но не разбилась, а лишь треснула пополам. Некоторое время Эля и Макар стояли молча, не сводя глаз с волнистой трещины, пробежавшей по цветочному рисунку. Словно под воздействием их взглядов трещина вдруг сделалась широкой, в следующий миг от тарелки со звонким хрустом отвалился один кусок, а затем и второй. Эля присела на корточки, посмотрела на Илюшина снизу вверх, и лицо у нее стало странное: как будто она прислушалась к чему-то, чего не слышал Макар, и испугалась.