Эд Макбейн - Дело по обвинению

Башня. Ты что, девчонка?

Альфредо. Не понимаю.

Башня. А бусы? До сих пор я думал, что бусы носят только девчонки.

Альфредо. Бусы... (Он касается рукой цепочки и крестика). Это не бусы. Это Иисус Христос. Вы разве неверующие?

Башня. Ах, так ты верующий!

Альфредо. Чего вам от меня нужно?

Башня. Посмотреть, как ты молишься, чумазый.

Альфредо. Эй! Не обзывай меня...

Башня. И посмотреть, чумазый, умеешь ли ты ходить по воде...

Альфредо. Ходить по...

Бэтмэн сильно толкает его, и он падает в воду спиной вперед. «Альбатросы» прыгают вслед за ним и, когда Альфредо всплывает, оказывается, что он окружен. Альфредо страшно испуган. Он никогда не был хорошим пловцом и пришел сюда только потому, что не хотел отставать от товарищей. А теперь товарищи бросили его на произвол судьбы и...

Башня. Хватай его! Топи!

Бэтмэн нажимает на плечи Альфредо и топит его. Альфредо удается снова подняться на поверхность, он задыхается, но тут его ударяет другой «альбатрос», а Бэтмэн хватает его за волосы и изо всей силы тянет вниз. Бэтмэну помогает его сосед. На поверхности воды лопается пузырек. Вокруг стоит мертвая тишина. Дежурный обдумывает положение и решает, что вмешиваться он не обязан. Все же он спускается со своей вышки, проталкивается через толпу и отправляется на поиски полицейского.

Дэнни. Ну ладно, хватит. Отпусти его.

Башня. Держи его крепче!

Дэнни. Отпусти его! Он же захлебнулся, ты что, не видишь?

Башня. Притворяется! Просто задержал дыхание!

Дэнни. Ты что, убить его хочешь? Отпусти его, Башня!

Башня. Заткнись!

Под водой Альфредо уже не шевелился. У фонтанчика Фрэнки, наконец замечает неожиданную тишину вокруг. Он оборачивается, смотрит, кричит «Mira!» [10] и все пуэрториканцы бросаются к воде. Во главе с Фрэнки они сразу ныряют в воду и вырывают Альфредо из рук Бэтмэна и его помощника. Альфредо цепляется за край бассейна еле дыша. В воде продолжается драка, раздается ругань. Девушки у бассейна визжат. К месту происшествия бегут дежурный с полицейским. Воздух прорезает пронзительный свисток.

– Так значит зачинщиком был Башня? – спросил Хэнк.

– А то кто же? Ведь мы ничего такого не делали. Просто купались. И нас из-за него потащили в участок. Только потому, что он решил разыграть большого человека.

– Вы хорошо сделаете, если отправите их на электрический стул, мистер Белл, – сказал Гаргантюа.

– Да, – согласился Фрэнки, – это правильно. – Он повернулся к Хэнку и посмотрел ему прямо в лицо. – Так и сделайте, мистер Белл! – Его голос стал угрожающим.

– Будет скверно, если на этот раз они вывернутся, – вставил Гаргантюа.

– Да, – сказал Фрэнки. – Это очень многим может не понравиться.

Мать Рафаэля Морреза вернулась домой с работы только в шесть часов вечера. Работала она в швейной мастерской, как и у себя на родине, в пуэрториканском городе Вега Баха. Правда, в Нью-Йорке ее рабочий день был короче, а заработная плата выше, но зато на Пуэрто-Рико после работы она возвращалась домой к своему сыну Рафаэлю. В Нью-Йорке же она больше этого делать не могла. Ее Рафаэля убили.

В Нью-Йорк она приехала к мужу, который мыл посуду в ресторане на 142-й улице. Он приехал сюда на год раньше ее, поселился у родственников и скопил достаточно денег для того, чтобы снять квартиру и выписать жену и сына. Ехала она неохотно, потому что любила Пуэрто-Рико. Ей было страшно покидать знакомые места, хоть Нью-Йорк и сулил всяческие блага. Через полгода после того как она приехала сюда, ее муж связался с другой женщиной, предоставив ей и сыну самим перебиваться в этом городе.

В тридцать семь лет (она была на два года старше Карин) Виолетта Моррез выглядела шестидесятилетней старухой. Худое тело, изможденное лицо – только глаза и рот хранили остатки былой красоты.

Они сидели в «гостиной» ее крохотной квартирки на четвертом этаже и молча смотрели друг на друга. Ее большие карие глаза смотрели на Хэнка с откровенностью, от которой ему становилось не по себе. Как будто он смотрел в глаза неизбывному горю, слишком огромному для выражения чувств, – горю, которое искало одиночества и отвергало сочувствие.

– Что вы можете сделать? – спросила она. – Ну что вы можете сделать?

– Я могу проследить за тем, чтобы свершилось правосудие, миссис Моррез, – сказал Хэнк.

– Правосудие? В этом городе? Не смешите меня! Правосудие здесь существует только для тех, кто здесь родился. А для всех остальных – ничего, кроме ненависти. Это город ненависти, сеньор. Само его сердце полно ненависти и это страшно чувствовать. Ведь меня учили любви. Меня ведь учили, что любовь превыше всего. Меня учили этому на Пуэрто-Рико, где я родилась. Там легко любить. Там очень тепло, люди никуда не торопятся и здороваются друг с другом на улицах. Там все знают друг друга, знают, что меня зовут Виолетта Моррез и спрашивают: «Как живешь, Виолетта? Хуан пишет? А твой сын здоров?» Ведь это очень важно быть кем-то, знать, что ты Виолетта Моррез, и все тебя знают. А в этом городе холодно, все куда-то спешат. Здесь никто с тобой не поздоровается и не спросит, как ты чувствуешь себя. Времени для любви в этом городе нет. Здесь осталась одна только ненависть. И эта ненависть отняла у меня сына.