Наталья Андреева - Метель

– Она знает? – удивилась Надя и посмотрела на нее.

– Ей Илья сказал. То есть, сначала Жене. Женя, а твоя мама знает?

– Нет. А зачем ей?

– Да, наверное, не надо ее расстраивать.

– Да ей все равно. Они с папой плохо живут.

– Зачем ты так говоришь?

– У нас мало кто хорошо живет, – кивнула кудрявой головой Жанна. – К нам папа почти не приезжает. У него другая семья. У меня тоже есть сестра. И брат.

– Девочки, вам пора прощаться, – строго сказала Надя. – Соне пришло время делать процедуры. И ты, Маша, иди.

– Можно я останусь? В коридоре посижу.

– Зачем ты себя так изводишь? – вздохнула Надя. – Я же с Соней.

– Я ей тоже нужна.

– Все нужны.

– И сестра! – закричала Соня. – Сестра мне тоже нужна! Почему я одна? Мам, ну почему?!

– Я думаю, мы все исправим, – серьезно сказала Маша.

– Я буду к тебе приезжать, – пообещала Женя.

– А я привезу тебе собаку, – сказала ее темнокожая подружка. – Когда будет можно.

Соня заметно повеселела. Маша готова была расцеловать этих девочек! Время идет, они живут с Сониной болезнью, постепенно обрастая людьми, которым это не безразлично. Эти люди как-то сами находятся, значит, и помощь придет, когда для нее придет время.

Просто надо ждать и надеяться.

Маша приехала в клинику к восьми утра. Она все еще ждала обмана. Он не приедет и найдет для этого тысячу причин, и ей придется все начинать сначала.

Илья с самого утра убежал на съемки, наказав ей позвонить в случае чего. Она молилась, чтобы этого не случилось.

Владимир Васильевич приехал в пять минут девятого. Пять минут она места себе не находила и уже достала телефон, чтобы кому-то звонить, куда-то бежать. Потом вышла на крыльцо и увидела знакомую машину из породы кошачьих. Та подкралась к самым ступенькам и замерла, желтые глаза погасли. Из машины вышел Владимир Васильевич. Лицо у него было хмурое, и, несмотря на пасмурный зимний день, он был в темных очках. Видимо, синяк под глазом еще не прошел.

– Все готово? – спросил он вместо приветствия. – У меня мало времени.

– Да, идем.

Она пропустила его вперед и пошла следом. У лифта сказала:

– Четвертый этаж, потом налево по коридору.

– Ты так и будешь за мной идти?

– Я тебе что, мешаю?

Зашли в лифт, Маша сама нажала на кнопку. Они очутились лицом к лицу.

– Постарела, – с удовлетворением заметил он. – И подурнела.

– У меня дочь болеет, – сухо сказала она.

– А где ж этот… – он щелкнул пальцами, – мент?

– Какой мент?

– Который грозился упрятать меня в тюрьму! Семь лет назад, помнишь? Ты его кинула, да? Теперь у тебя роман с Терминатором?

– А у тебя с секретаршей, которая похожа на лошадь! Тоже мне, выбрал!

– А ты откуда знаешь? – насторожился он. – Ты что за мной следила?

– Приехали. Выходи.

– Надо было еще тогда от тебя избавиться…

– Тихо!

Он тут же замолчал: на площадке у лифта стояла Надя.

– Здравствуйте, – сказала та. – Мы вас ждем. Маша, посиди в холле, на диване. А вы идите за мной, – и пошла вперед, Владимир Васильевич с недовольным лицом двинулся следом.

Она послушалась. Села, закинула ногу на ногу и уставилась на часы, висевшие на стене. Она уже привыкла ждать. Ожидание бывает разным, но ожидание в больничном коридоре особенное, потому что это состояние именно здесь пролегает грань между жизнью и смертью, вот она еще есть, надежда, а вот ее уже нет, приговор оглашен. И жизнь после этого меняется совершенно. Вещи, которые раньше казались важными, перестают иметь значение, мысли, кажется, вырастают, от пустяковых, к примеру, о неоплаченных квитанциях за газ и за свет, до глобальных, о жизни вообще. Стены сами собой раздвигаются, и вот уже нет дивана в холле, нет часов на стене, нет никакой больницы, есть песчинка в Космосе, Маша Откровенная, перед ней бесконечность, и за ней тоже. Темнота, безмолвие и затерявшаяся где-то жизнь, такая маленькая, невидимая невооруженным глазом, что думать о ней даже как-то страшно…

– Маша!

Она подняла глаза: Надя.

– Мы уже закончили.

Она увидела, как закрылись двери лифта. Владимир Васильевич с ней даже не попрощался. Если верить часам на стене, прошло двадцать минут. Но как же все относительно!

– И что? – спросила, чувствуя, как сердце замерло.

– Надо подождать результата.

– Сколько?

– Позвони в понедельник.

– Я лучше приеду. Идем к Соне?

– Хорошо, – кивнула Надя. – Идем.

Она вдруг вспомнила, что с тех пор, как Илья переехал к ней, Надя у них не была. А у себя дома бывает? Или переселилась в клинику?