Леонид Кудрявцев - Смерть по заказу

Вот так. Вот такая она штука, жизнь.

Словно очнувшись от долгого сна, Андрей помотал головой, огляделся.

Метро. Пустые, равнодушные лица, развернутые газеты, раскрытые книги, портфели, рюкзаки, сумки. Реклама на стене: «Самые лучшие… Самые эффективные… Самые.»

Он выскочил из вагона на первой остановке, даже не поглядев, что именно это за остановка, поскольку это не имело никакого значения, и пошел, почти побежал к эскалатору. Вверх, к свету, к солнцу, прочь из этого неживого подземного царства.

Ему казалось, что эскалатор едет вверх медленно, невыносимо медленно, что он так никогда и не кончится. Но он все же кончился, и Андрей оказался на свежем воздухе.

Мир все еще несколько плыл у него перед глазами, хотелось улечься прямо на тротуар и лежать, не двигаясь, не пытаясь встать, закрыв глаза, погрузившись в покой… покой…

Он свернул в сторону, как зомби, не соображая, что делает, прошел около ста метров так, словно его направляла какая-то потусторонняя рука. Наумов свернул еще раз и оказался перед входом в какой-то садик, усеянный чахлыми деревцами. Здесь стояла скамейка. Он увидел ее ясно, словно бы выхваченную невидимым прожектором из окружающего тумана. Может быть, в этом садике были еще скамейки, может быть, они даже находились гораздо ближе, чем эта, но Андрей увидел ее и пошел, едва переставляя ставшие ватными ноги.

И дошел. И опустился. И закрыл глаза. И тогда на него снизошли покой и умиротворение. И можно было сидеть, стараясь ни о чем не думать, погрузившись в пустоту и безвременье, забывшись, забывшись… отрешившись, чувствуя, как проясняется сознание, как отступает то, что навалилось на него в метро… чувствуя, как постепенно он становится самим собой, Андреем Наумовым, человеком, который за последние три года сменил несколько имен и фамилий, киллером, профессиональным убийцей, самим собой.

А потом его так же внезапно отпустило. И он даже подумал, не стоит ли открыть глаза, но решил все же повременить, подождать, пока не будет в себе уверен окончательно.

И повременил.

А тем временем вокруг него что-то происходило, какие-то события. И постепенно, приходя в себя, он стал понимать, что события не совсем обычные. Хотя так ли это? Обычные голоса. Кто-то на кого-то наезжал, причем довольно круто. В смысл слов Андрей не вслушивался, было достаточно интонаций.

Ага, вот, кажется, кого-то начинают бить. Бьют, похоже, сильно.

На него, понятное дело, никто внимания не обращает. Видимо, приняли за наркомана, ушедшего в опиумную нирвану. К ним уже в этом городе, наверное, привыкли.

Все-таки интересно, кого это так усиленно бьют? Видимо, избиваемый, судя по выкрикам, умудряется еще и дать сдачи.

Андрею стало и в самом деле интересно. Он открыл глаза.

Так и есть, били. Трое на одного. Нечестно, очень даже нечестно.

Может, помочь?

Он вдруг понял, что это именно то, что ему сейчас нужно, именно та встряска, которая поможет избавиться от последствий только что случившегося.

Тот, кого избивали, уже не сопротивлялся. Он лежал на земле, и его с яростными воплями пинали ногами, норовя попасть по почкам, по голове, в живот и ниже. Однако, даже оказавшись на земле, избиваемый не желал сдаваться, вполне профессионально сыграв в «мертвого жука», закрыв лицо руками, скорчившись, словно младенец в утробе, стараясь защитить наиболее уязвимые места, чтобы, улучив момент, вскочить и продолжить драку.

Андрей покачал головой.

Ну уж нет. Когда бьет трое, встать, как правило, не удается никому. Если уж упал, то, значит, будешь бит.

– Эй вы, – сказал он вошедшей в раж троице. – Ну-ка, прекратили. Повеселились, и хватит.

Один из троих повернул в его сторону голову и крикнул:

– Ребята, гляньте, наркот-то ожил!

Двое других остановились и, окинув Андрея оценивающими взглядами, видимо, прикинули, что справятся с ним легко. Один из них, с тупым квадратным лицом, предложил:

– Ну ты, вали отсюда подобру-поздорову. И учти – ничего не видел и не слышал. А то из-под земли достанем и глазки выдавим. Очень нежно и неторопливо. Дошло?

– Дошло, – сказал Андрей. – Только, ребята, валили бы вы отсюда подобру-поздорову сами. Ножками. Пока целы. Я не шучу. Неохота мне с вами связываться. Молодые вы еще калеками становиться.

– Так, – констатировал тот, который обратил внимание на Андрея первым, – у гражданина зашкалило борзометр.

Счас мы ему будем клешни отрывать. Видимо, он в них не нуждается.

«Лет шестнадцать, семнадцать, – на глаз определил Наумов. – Сопляки. Самый поганый возраст. Силы уже полным-полно, а в голове – ветер. Дети. Только очень жестокие. Добром они не уйдут. Придется драться».