Андрей Ветер - Я, оперуполномоченный

– Я всё понимаю… Я устроюсь…

– Всё, баста! Если через три дня не принесёшь мне справку с места работы, то пеняй на себя!

Он повернулся и увидел Смелякова.

– Привет, Витёк.

Смеляков подошёл к Андрею вплотную и, когда помятый мужичок скрылся, спросил:

– Дрон, у тебя выпить нет чего-нибудь?

– Только что отоварился. Можем раздавить по стакану. Ты чего-то бледный, – сочувственно сказал Сытин. – Заманался на новом участке?

– Есть такое.

– Топаем ко мне, угощу. Тебе надо расслабиться, Витёк, да и мне не помешает. С этой предолимпийской чехардой голова кругом идёт. Да что я тебе рассказываю, ты не хуже меня знаешь.

– Да…

– Витя, – навстречу им вышел Сидоров. – Очень хорошо, что ты ещё здесь. А ну-ка быстро ко мне. Надо кое-что обсудить.

Смеляков прошёл в кабинет Сидорова.

– Что-нибудь случилось, Пётр Алексеич?

– Присаживайся. Я получил информацию из ОУР, [11]что в одной из коммунальных квартир на улице Гарибальди под кроватью лежит труп. Агент сообщил об этом. Но беда в том, что его просят помочь вывезти труп и выбросить в Москву-реку. Улавливаешь суть дела? Мы не можем нагрянуть туда без причины, потому что «засветим» оуровского агента. Надо что-то придумать.

– Повод для того, чтобы прийти по тому адресу? – уточнил Смеляков.

– Именно. Надо что-то устроить, заваруху, что ли, какую-нибудь, куда вляпались бы Кокорев и Ложкин, ну, хозяева той квартиры… Думай, Витя, думай. У нас времени в обрез. Завтра ночью покойника уже будут вывозить. Это информация верная.

– А что, если мы инсценируем драку?

– И дальше как? Вот если бы драку с кровью, с поножовщиной…

– Правильно! – воскликнул Смеляков. – Пырнём кого-нибудь ножом, чтобы это видели Кокорев и Ложкин. А лучше, чтобы они ввязались в ту драку. Тогда будет повод повязать их и нагрянуть к ним на хату с обыском.

– Мысль хорошая, только как мы ножом будем тыкать, чтобы до крови?

– Пётр Алексеич, в кино-то ножами бьют со всей силы. Там есть такие ножи, у которых лезвие уходит в рукоятку при ударе. Это специальные ножи, бутафорские, вреда ими не причинишь.

– Но кровь польётся?

– В кино-то она льётся.

– А что, это дельная мысль, – обрадовался Пётр Алексеевич. – Надо срочно с «Мосфильмом» связаться… Нет, туда уже поздно звонить, – Сидоров взглянул на часы, – но до утра ждать не хочется. Утром мы должны уже всё подготовить, детали обсудить, людей определить на это дело. Пожалуй, позвоню-ка я одному человечку, у него есть знакомый гримёр на «Мосфильме». Пусть договорится, чтобы нас утром на студии приняли…

В десять часов утра Смеляков приехал на «Мосфильм», получил нож с прячущимся лезвием и пакет искусственной крови. Подробно расспросив, как пользоваться «оружием», он вернулись к себе в отделение.

Болдырев внимательно выслушал Сидорова и Смелякова и предложил задействовать в операции внештатных сотрудников угрозыска, которых никто не знал в лицо.

Через несколько часов состоялось совещание.

– Значит, так, товарищи, давайте распишем роли, – сказал Болдырев. – Как только Кокорев и Ложкин выйдут из квартиры в магазин за очередным пузырём портвейна (а они непременно отправятся за винищем, чтобы набраться храбрости перед вывозом трупа), вы устраива ете потасовку и бьёте ножом так, чтобы крови побольше. Ни Кокорев, ни Ложкин мокрыми делами никогда не занимались. По имеющейся у нас информации, своего собутыльника они завалили по пьянке, шмякнув его бутылкой по башке. Так что они обязательно дадут дёру. А мы вышлем по следу группу с собакой. Следы, как вы понимаете, приведут нас в нужную квартиру, где мы и возьмём с поличным Кокорева и Ложкина.

– А что с агентом? – спросил Смеляков.

– Он уйдёт с квартиры, якобы испугавшись, как только Кокорев и Ложкин примчатся после драки возле магазина, рассказывая о поножовщине. Это прекрасный повод для него исчезнуть до приезда милиции… Теперь, товарищи, определяйтесь сами, кто будет с ножом, а кому изображать погибшего. И надо бы как-то отрепетировать это, чтобы всё выглядело по-настоящему…

Ближе к вечеру Кокорев, худощавый мужчина с большим лбом и тяжёлой челюстью, вышел из подъезда и направился к табачному киоску. Он выглядел помятым и нервным. Выкурив папиросу, он долго стоял возле дома, тупо уставившись себе под ноги. Затем из подъезда появился Ложкин, такой же худой и потасканный, но лицо у него было какое-то невинно-детское, почти младенческое, несмотря на густую щетину и заметные морщины на лбу и в уголках глаз. Он тоже выкурил папиросу, и они неторопливо двинулись в сторону винного магазина, негромко переговариваясь. У самых дверей их остановил человек в линялом спортивном костюме с надписью «Спартак» на груди.