Шарль Эксбрайа: Самый красивый из берсальеров

- Ее вина, ее вина... Не стоит все-таки преувеличивать! Этот берсальер оказался записным соблазнителем и обманщиком! А чем чище и неискушеннее девушка, тем легче ей угодить в сети...

- Короче говоря, - елейным тоном заметил хитрюга Ромео, - если я тебя правильно понял, Алессандро, тем, кто поддавался очарованию берсальера, в сущности, следовало бы выдавать свидетельство о благонравии?

- Право же...

Тарчинини так тяжко вздохнул, что человек более проницательный, нежели бедняга инспектор, наверняка заподозрил бы его в лукавстве.

- А теперь повторяю тебе, Алессандро, без всякой горечи: оставим этот разговор... Забудь мой необдуманный и неловкий поступок, хоть я и пытался действовать из самых добрых побуждений. И давай вернемся к нашей работе...

- По-вашему, я сейчас в состоянии работать? Вы хоть представляете, что подумает обо мне Стелла? Да она запросто может счесть меня таким же мерзавцем, как берсальер... хотя и менее красивым, о чем вы мне столь любезно напомнили!

- Но ты ведь совершенно ни при чем, виноват я один!

- Да, но вы-то не можете жениться на девушке!

- А ты не хочешь! По-моему, результат - один и тот же, разве нет?

- Не совсем... По вашей милости Стелла поверила, что я ее люблю!

- Так я скажу, что ошибся и на самом деле ты вовсе ее не любишь... Доволен?

- Доволен? Послушать вас, синьор Тарчинини, иногда невольно задумаешься, есть ли у вас сердце! Кто же это может радоваться, причиняя другому разочарование и горе? И потом... в глубине души я вовсе не уверен, что не испытываю к Стелле никаких чувств... О, разумеется, это еще не бог весть что... Робкий намек на нежность... так что не стоит и огород городить...

- А уж тем более жениться?

- Вне всяких сомнений!

- Но в таком случае, Алессандро, почему ты не хочешь, чтобы я сходил к Дани и попросил прощения?

- Это уже не ваша забота! И вообще мое дело! Ну скажите, что вы можете возразить, если бы мне и впрямь захотелось жениться на этой Стелле?

- Что она уже не девушка...

- А я, по-вашему, сосунок? Уж не принимаете ли вы меня за наивного мальчишку?

- И кроме того, у нее будет ребенок...

Дзамполь хмыкнул:

- Сколько мужчин с гордостью прогуливаются под руку с беременными женами, воображая, будто те носят во чреве их дитя? Я, по крайней мере, заранее знаю, как обстоит дело! Говорю же вам, это касается меня одного! И по какому праву вы мешаете мне жениться?!

До Алессандро вдруг дошло, что он сейчас сказал. Молодой человек осекся, но при виде растроганной, улыбающейся физиономии и не подумал идти на попятный. Инспектор улыбнулся в ответ, и они, рыдая, упали друг другу в объятия.

- Когда ты понял, что любишь ее, Алессандро?

- Сегодня ночью... Я никак не мог уснуть... Злился на вас, на нее, на целый свет... и прокручивал в голове все гадости, которых наговорю вам, Стелле и ее брату, а потом в мертвой тишине комнаты вдруг словно наяву услышал ее нежный и доверчивый голосок... Тогда-то до меня и дошло, что я больше не смогу жить счастливо, не слыша его... Но только, понимаете... тут еще вмешалось самолюбие... Не мог же я допустить, чтобы вы без меня меня женили?.. Ну и хитрец же вы, синьор комиссар!..

- Нет... Всего-навсего - вечный влюбленный и таковым останусь до конца своих дней... Я чувствую настоящую любовь, где бы она ни таилась и как бы тщательно ее ни пытались скрыть... Это истинный дар, Алессандро! Отныне я считаю тебя своим сыном и готов стать крестным твоего первенца, но только ты должен назвать его Ромео. Обещаешь?

- А если родится девочка, пусть будет Джульеттой? Клянусь!

Мужчины снова сели в кресла.

- С божьей помощью, - заметил Тарчинини, - похоже, в семье скоро будет три Джульетты: моя жена, дочь и крестница - твоя дочка, Алессандро!

- Вы и впрямь думаете, что она станет моей?

- Пусть только кто-нибудь при мне посмеет усомниться в твоем отцовстве! Как только мы арестуем убийцу берсальера, я позвоню жене и вызову ее сюда пусть познакомится с вами обоими!

Они помолчали, восстанавливая душевное равновесие, ибо всего несколько минут назад едва не разругались насмерть, а теперь, после примирения, Тарчинини сообразил, что чуть ли не силком, в сущности, женил помощника, несмотря на глубокое отвращение последнего к брачным узам. Так что обоим было с чего перевести дух! И теперь подобно двум противникам, неожиданно для себя самих уступившим не свойственному им порыву, они в полной растерянности глядели друг на друга, не зная, что еще сказать. Наконец Дзамполь нарушил затянувшееся молчание: