Татьяна Эльдарова - Свояченица

- Ничего себе "вина". Хотел я в своё время, чтобы моя жена так вот ревновала... А может, и ревновала бы, если б любила меня твоя сестрица Любовь...

Анна лишь горестно вздохнула... Сколько передумано про это!

Борис ведь тоже её не любил. Она ещё совсем девчонкой была, когда в первый раз залетела. Катюхой. Не понимала тогда, что у него в отношениях с ней буйным цветом цветёт лишь одно чувство - чувство долга.

Зато, если б разглядела всё это раньше, не было бы ни Павлика, ни Юрки, ни Пети с Маней...

"Я надеялся всю ночь провести с вами в беседах о былом, но крик петуха помешал мне..."

Юрка! Как же она могла забыть! Женщине, скукожившейся в ней, стало неуютно, пришлось потесниться и уступить место матери. Анна залезла в сумку, достала записку сына и прочла её опекуну детей.

Алексей предложил сначала заехать на его квартиру в Москву - помыться, переодеться, но она умоляюще вскинула на него глаза и попросила:

- Лёш, давай поедем сейчас!

- Ладно, - смилостивился он, - но тогда нам придется проведать Двойника, как ему отдыхается у моего одноногого Рустама.

- Это далеко отсюда? - новая проволочка тревожила мать. Ей не терпелось встретиться с сыном.

Алексей объяснил ей спокойным менторским тоном, как неразумной ученице, что это - необходимо, что они должны привести себя в порядок, дабы не привлекать внимания окружающих к своим персонам. Кроме того, он устал. Ей тоже необходим отдых, чтобы выдержать новую многочасовую дорогу. Путь предстоит неблизкий.

Видок у зятя действительно был - отменный: как у языческого шамана или у доисторической печатной машинки с запавшими клавишами - не знаю, с чем ещё сравнить. Видимо Анна и сама выглядела немногим лучше.

* * *

Они тряслись по проселочной дороге где-то уже с полчаса. Анне вспомнилось, как выезжали они с детьми в такие же вот солнечные летние дни купаться в Серебряный Бор. Так же мчались навстречу деревья, так же слепило глаза, так же слегка укачивало (Аню всегда укачивало. С детства. Даже в троллейбусе). Но она стойко переносила тошноту, зато едва успевала подставлять Петьке с Манькой заранее приготовленные целлофановые пакеты.

Анна увлеклась воспоминаниями, зеленовато-серый глаз, видимый Алексею в зеркальце заднего обзора, потеплел, чуть улыбнулся и тут же невольно прищурился от боли: "ниву" здорово тряхнуло на ухабе.

Алексей резко затормозил:

- Что с тобой?

- Нет, ничего. Спина чуть-чуть... - почему-то смутилась Анна, пошевелила плечами и опять сморщилась.

- Разоблачайся! - приказал Алексей и спрыгнул на землю.

Аня ойкнула, вылезая из машины, повернулась к нему спиной. На даче в панике она не сообразила, что в сумке лежит запасная футболка, и теперь на ней была надета какая-то его старая рубашка, которую она нацепила взамен своей одёжи. (та, что была на ней в гараже, насквозь промокла после двух ведер ледяной воды, когда Аню реанимировал Очкастый.)

Добродушно усмехнувшись, зять поменял тон:

- Давай-давай. Боишься, сглажу?

Она приспустила рубашку на три сантиметра, но её нечесанная грива закрывала шею и плечи. Алексей забрал основную гущу волос, поднял их и даже присвистнул, увидев след от удара.

- В том санатории, откуда я вчера выписалась (неужели только вчера?), мне и почище доставалось.

- Мыветераны, мучатнасраны? - поинтересовался зять, а потом посетовал, осторожно ощупывая кости: - до твоего скелета фиг доберешься. Вот в институте у наших дохлых натурщиц аж позвонки наружу выходили.

- Доктор, скажите, я буду жить?.. - проговорила Аня скорчившись, жалобно-тонким беспомощным голоском.

- И не надейтесь, больной!

Она одернула рубашку и вдруг расхохоталась. Истерично, отчаянно, зло, до икоты, до слёз.

- А вот - буду! Им назло! И ребят найдем! Поехали, Лёха! - Анна полезла в машину, повторяя как заведенная, - Я - буду жить, а вы - нет! Поехали, шеф! - и повторила на самой высокой ноте, почти торжествующе. - Мы есть, а их уже нет!

- За что боролись... - сплюнул Алексей в раскрытое окно и, обеспокоено поглядывая на свояченицу, осторожно двинулся с места.

* * *

- Рустам! Открывай! - Алексей посигналил.

Ворота раскрылись. Навстречу, едва заметно прихрамывая, вышел моложавый седобородый огромного роста человек. Вид у него был устрашающий, впору маленьких детей на ночь пугать. Поглядев на друга и его спутницу, глубоко посаженные темные глаза Рустама округлились и он восхищенно зацокал, качая головой:

- Ты откуда такой красивый? - и протянул руку Анне, представившись.