Татьяна Эльдарова - Свояченица

- Ты, наверное, прекрасный любовник! Жаль, что судьба не свела нас при других обстоятельствах. Мне так хочется почувствовать твою силу, твою нежность, твои объятья, тяжесть твоего тела...

Удивлённый наёмник смотрел на неё, не подозревая, что Анна адресует последние признания вовсе не ему. А она продолжала тихо, словно гипнотизируя, стараясь, чтобы её слова не разобрал Юрка, который наверняка прислушивался к каждому звуку, идущему снизу:

- Пойдём в горницу, милый, я покажу тебе, как любит женщина, когда она знает, что это - в последний раз в её жизни...

Левша ухмыльнулся, машинально проверил, на месте ли его "причинное место", расстегнул куртку и, не глядя, бросил её на стол, поверх дневников и пистолета...

Анна встала, вновь получила ободряющее пожатие Алексея, перешагнула через его ноги, обняла убийцу Трегубова и повлекла его с веранды в комнату...

Наёмник зашарил по ней, а она, изображая бурную страсть, изгибалась в жирных руках, стараясь отодвинуться как можно дальше и вскрикивать погромче, чтобы заглушить шаги Алексея... И восемнадцати секунд не прошло с этого момента, как гипсовый козлик наконец нашел понравившуюся ему площадку и высек из черепа наемника не один самоцветный камень: Алексей обрушился на Левшу со всей уже не сдерживаемой ревнивой яростью...

Он сунул Анне последний скульптурный эскиз Трегубова: "Серебряное Копытце" из сказов Бажова. После этого туго прибинтовал липкой лентой отсутствующую шею обмякшего быка - производителя смерти - к высокой металлической ножке тяжелой старомодной кровати, упаковал этой же лентой руки и ноги Левши (в кожанке которого её оказался целый рулон), сгрёб со стола бумаги и позвал Юрку.

- Давайте скорее, второй может вернуться! - торопил он, пока мать распутывала узлы на руках сына.

Уже в машине мальчик хрипло сказал прерывающимся голосом:

- Дядя Лёша, ведь они скульптора... Я слышал... Они хотели у него узнать, где мама скрывается и кто еще, кроме вас, помогал ей Пашку с Петькой вытащить. Только он им ничего не... - в глазах Юрки навсегда запечатлелся брошенный ими во дворе, беспомощно лежащий на боку мотоцикл дяди Саши Трегубова. - Вы его убили, этого бандита?..

- Нет, сынок! - оговорился Алексей, - У него для этого дружки есть. Они сами с ним разберутся, или снова кому прикажут: их дело подневольное. А я - делаю, как хочу.

Анна сквозь слёзы глядела на него:

- Господи, Лёш, я уже думала... Какое счастье!.. Какое горе!..

Лицо Алексея вдруг перекосилось:

- За Сашку они все равно заплатят... - Он указал Анне на Стаса, который "загорал" на площади с сигаретой в зубах, прислонясь джинсовым задом к дверце машины. - Вон, вон, видишь, побежал!

Увидев летящую "ниву" Рустама, тот бросил сигарету и опрометью кинулся в избушку скульптора. Алексей остановился, не глуша мотор, подошел к инкубаторской тачке, загасил светящийся в ночи окурок, просунул руку в раскрытое окно, открыл капот, вытащил аккумулятор и засунул его под ноги Анне.

- Всё гениальное - просто! - сверкнул он зубами в горькой ухмылке...

14.

"Трудно не капнуть тушью, когда переписываешь роман или сборник стихов. В красивой тетради пишешь с особым старанием, и всё равно она быстро принимает грязный вид."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

По дороге в Москву о Саше старались не говорить, думая о приютившем и защитившем их парне каждый - своё...

Анна вновь видела его слёзы, когда они нашли Катю...

У Юрки в ушах звучали музейные рассказы экскурсовода...

Алексею тоже было о чем вспомнить, но он думал о другом: как нашли Сашку? Ведь он не "светился" у Кофра. А об их с Алексеем знакомстве кто мог знать? Художник был у скульптора в Солотче до этого всего один раз: когда помогал ему переезжать. Они ещё фотографировались тогда... Так... Фотографии были в альбоме, который пропал у него при обыске. Почему он раньше не догадался? Нельзя было ехать к Сашке!.. А что им оставалось делать? Спасли бы они Катюху и мальчиков? Смогли бы спрятать их после этого без помощи Трегубова?.. Вряд ли.

- Не следите за дорогой сзади, а напрасно! - предостерёг спутников Алексей.

- Лёш, я смотрю!

Но Анна смотрела не в окно, а на него. Она вновь чувствовала ошеломляющую радость от того, что он жив. Радость сменяла глубокая, как самый последний человеческий сон, скорбь по Саше Трегубову. Руки до сих пор сжимали тяжелую гипсовую скульптурку. Серебряное Копытце, грациозно поднявшее ногу для удара о крышу избушки...

- Куда потом денутся его работы? - она погладила снежно-белые рожки.