Карло Шефер - Кельтский круг

— Просто свинство! Куда это годится, чтобы врач жил на четвертом этаже? — буркнул он на ходу.

— Танненбах был окулистом, а не ортопедом, — желчно напомнил Лейдиг. — Кроме того, тут есть лифт.

В квартире уже работали эксперты по фиксации следов; в приемной женщина в полицейской форме пыталась успокоить рыдавшую ассистентку.

— Спросите у нее: как могло случиться, что пациент явился к врачу в ее отсутствие? — вполголоса сказал Тойер. — Так ведь не полагается…

— Она уже объяснила нам, — ответила сотрудница полиции и рассеянно погладила по голове плачущую. — По ее словам, врач был очень добрым человеком. Последних пациентов он часто принимал сам, так как она ухаживает за матерью.

— Да, да, он был добрым, — рыдала ассистентка. — И к своим пациентам всегда относился внимательно и уделял им достаточно времени, не гнался за количеством!

Тойер кивнул. Он верил, что на свете бывают добрые люди.

Штерну с Хафнером он велел отыскать какого-нибудь судебного медика, чтобы тот срочно исследовал найденный в лесу ключ и определил, чья на нем кровь. Распределение ролей сомнений не вызывало. Штерн найдет судмедэксперта, Хафнер заставит беднягу не только проверить кровь, но и землю перевернуть, если понадобится.

— Я ведь поговорил с вдовой первой жертвы, — тихо сообщил Лейдиг. — Рейстер был еще тот говнюк, если можно так выразиться.

— Можно! — прохрипел толстый криминалист, входя с большим чемоданом, полным специального оборудования. — И уйти с дороги тоже можно.

— Заткни пасть, свинья экспертная! — заорал Хафнер и, пошатываясь, вслед за грубым криминалистом углубился в квартиру.

— Он здесь еще и курит! — взревел обычно корректный Шерер, выглянув из-за двери. — Хафнер, если твой пепел подберут криминалисты, мы будем вынуждены отдать его на экспертизу. Тогда я повешу дело на тебя, кретина. Ты попадешь за решетку и будешь там по три часа вкалывать за каждую пачку «Ревала». А пить тебе вообще не дадут.

Хафнер вернулся назад и демонстративно стряхнул на порог столбик пепла. Штерн подхватил нетрезвого коллегу и поволок вниз.

— Нет, ты не подумай, я не сочувствую преступникам, — доносился удалявшийся голос Хафнера. — Но почасовая оплата в тюряге… что за зверство!

Тойер, стремясь по возможности избавить себя от осмотра трупа, подошел к ассистентке. Женщина уже затихла и теперь апатично взирала на снующих мимо криминалистов.

— Простите, фрау…

— Бёгер… — Она была не первой молодости и немного располнела, однако на своем рабочем месте, вероятно, излучала материнскую заботу вперемешку со строгостью, которые греют человеку душу, когда у него во время спортивной передачи мячи вдруг начинают двоиться перед глазами. Ее лицо опухло от слез и покрылось пятнами, однако теперь она уже владела собой.

— Пойдемте вниз, — дружеским тоном предложил гаупткомиссар, — и там поговорим.

Сыщик сидел с Бёгер на ступеньках черного хода. Над элитными виллами на западе висела луна. Мягкий ласковый ветерок почему-то вызвал у комиссара мучительную тоску.

— Я проработала у доктора Танненбаха двадцать лет. Это мое первое место, мне тут сразу понравилось. Знаете, доктор никогда не был женат и ни с кем не жил. Разве вы не должны спросить меня об этом?

Тойер согласился с ней.

— Вообще он был такой спокойный. Во время учебы я страшно всего боялась, постоянно робела.

А когда пришла к нему, это было как откровение. Тогда началось увлечение лазерами, ими обзавелись все врачи, прижигали сетчатку. Он выжидал. Говорил, что еще недостаточно знает о риске такого лечения. Потерял на этом кучу денег, но запросы у него были скромные. Пациентов он всегда принимал так, что никому не приходилось ждать. Иногда даже выгадывал полчаса между приемами. Тогда он говорил: «Бригитта, — то есть я, — Бригитта, теперь мы устроим русский перекур». Так он называл те минуты, когда мы вместе курили…

— Ну, значит, один порок у него все же имелся, — пробормотал Тойер, которому убитый врач уже начал казаться воплощением всех добродетелей. Сверхчеловеком.

— Десять лет назад мы вместе бросили курить, — мечтательно сообщила Бёгер. — Мне это далось тяжело, но доктор Танненбах мне помогал. — Она замолкла.

Что-то в ее рассказах все больше и больше раздражало гаупткомиссара. Возможно, просто мысль о том, что никто на свете никогда не отзовется с таким уважением о нем самом.

— Это звучит очень… как бы это выразиться… благородно, фрау Бёгер, — осторожно произнес он. — Но если у него было так мало пациентов, как ему удавалось оплачивать такую большую квартиру, где он их принимал, да и вообще зарабатывать себе на жизнь?