Карло Шефер: Кельтский круг

— Что он там делал? — удивился Тойер. — Сердца, что ли, трансплантировал?

— Территория клиники — чистый лабиринт. Чего тут только нет — сараи, угольные погреба, заброшенные корпуса, которые никак не снесут. Там он и устроился. Если бы не повесился, умер бы с голода.

— Разве мы не искали его там?

— Не слишком основательно.

— Почему?

— Не знаю. Вероятно, потому, что это территория клиники.

— Дураки мы.

— Да, точно. Дураки.

ВОЗМОЖНО МУДРАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ \ НАПОСЛЕДОК УСТРАНИТЬ УБИЙСТВО САМОМУ УБИЙЦЕ ПУТЕМ САМОУБИЙСТВА \ УБИТЫЙ УБИЙЦА И ГОРОД БЕЗ СТРАХА \

ПЛАЗМА?

ПРОТИВОСТОЯТЬ РАСТУЩЕМУ СГУЩЕНИЮ РАЗБАВЛЕНИЕМ \ РАЗЗАБАВЛЕНИЕМ ЗАБАВ \

ПРОЩАНИЕ \

ПРИЛИЧИЕ \

РАЗБАВЛЕНИЕ ЖИЗНИ ДО ЭЛЕМЕНТАРНЫХ ЧАСТИЦ \ ЧЕМ МЕНЬШЕ ЖИЗНИ \ ТЕМ \ ДА \ МЕНЬШЕ ЖИЗНИ \ ПЛАЗМА ЛИШЬ В ПРОШЛОМ \ РАЗБАВЛЕННЫЙ РАСТВОР ЖИЗНИ \ РАСТВОРЕНИЕ ЖИЗНИ \ РЕШЕНИЕ ЧЕРЕЗ ЛИШЕНИЕ ЖИЗНИ \

ОТКУДА ПОЕЗДА ИДУТ ВО ВСЕ МЫСЛИМЫЕ СТРАНЫ СВЕТА \ БЕЗ ВОЗВРАТА \

ДЕВОЧКА ЗАМКНУТА \ МАЛЬЧИКИ МЕРТВЫ \ ЭТО БЫЛА ЖЕНЩИНА \ ЖЕНЩИНА-УБИЙЦА \ УБИЙЦА МАЛЬЧИКОВ \ ДУША МАЛЬЧИКОВ БОЛИТ КАК ГОЛОД ЭТА БОЛЬ И РАСТВОРЯЕТСЯ В ПЛАЗМЕ \

ВЗГЛЯД НА ГОРОД \

БОЛЬШЕ НЕТ НЕБА \

НЕТ \

БОЛЬШЕ \

НЕБА \

Иоганнес Тойер ломал голову над последним текстом безумного Вальдемара фон Гросройте (покрытый плесенью листок был найден под трупом). Следствие было завершено, перед встречей с Ильдирим он сам осмотрел покойного и констатировал, что внешнего насилия не было.

Хотел ли Плазма передать Бабетте этот или другой текст, они никогда не узнают. Конечно, не узнают. Большая часть загадок так и остается неразгаданной. Океан времени смывает человеческие жизни, и они загадочны лишь потому, что быстро пролетают и у людей не остается досуга, чтобы сообщить о себе что-то стоящее.

Но больного и невиновного человека он охотно бы защитил. Мысль об этом наполняла старого сыщика печалью и меланхолией, постоянно возвращаясь к нему странными кругами.

Позвонила Хорнунг. Было уже поздно, шел дождь, в Гейдельберге тоже, только тут не было оползней, как в других районах страны. Отделился лишь маленький кусок суши, именно там, где старший гаупткомиссар надеялся обрести надежную защиту.

— Ну, Тойер? Все успел, все сумел? Теперь ты настоящий мачо?…

— Ну, как тебе сказать… Это как посмотреть.

— Я прочла в газете, что невиновный безумец был найден.

— Да, скверное дело, долго он провисел. Птицы его… того…

Тойер подумал: привет от археоптерикса, палеозавра со слабостью к червям, переодевшегося в серое безобразие.

— Такие детали меня не очень интересуют. Ты больше знаешь о его забавной семье, чем написано в газетах?

— У меня нет для этого ни времени, ни желания…У людей много грязных тайн. Сколько людей, столько и тайн. Нам известно, например, что выдающийся хирург вел себя дома как настоящая свинья. Похоже, всячески издевался над детьми. Только сестра была для мальчика лучиком света. Возможно, этим и можно объяснить его попытку поговорить с девочкой.

— Знаешь, я не считаю тебя своей грязной тайной. И никогда не стану считать, Иоганнес. Никогда.

— Нет, разумеется, нет, но почему ты так говоришь…

— Я прошла конкурс, Тойер. Все идет к тому, что меня там примут на работу. Если все получится, то зимой я уже буду преподавать в Ростоке.

Тойер был потрясен этой новостью, а еще потрясен тем, что новость его потрясла.

— Значит, теперь все окончательно решено? — тихо спросил он. — Но ведь там водятся скинхеды, по штуке на банку пива.

— Ах, что бывает окончательным?… Я позвоню тебе, когда буду знать точно. А бильярдные черепа и пивные банки есть всюду.

— Пожалуйста. Звони мне. Замечательно, что ты позвонила. Все-таки у нас было много прекрасного.

— Пока, Тойер.

…Кильманн от своих кровавых подвигов совсем потеряла голову. Убийства она готовила энергично, почти творчески, на извращенный и жалкий манер.

Она следила за мужчинами, которых Людевиг считал своими врагами. Наблюдала за вечерними прогулками Рейстера, много раз приходила под своим настоящим именем, без маскарада, на прием к глазному врачу Танненбаху, пока не изучила его привычки. Даже знала о том, что в доме Брехта не всегда запирается дверь подъезда.

Про нас написали газеты. Теперь я считаюсь крутым копом. Людевиг говорит, если бы мы не пришли, то он принял бы цианистый калий. А Кильманн бы вскоре умерла от потери крови. Почему он просто не попросил себя прикончить, не сказал. Как в футболе: я хоть и не выиграл, зато сбил с ног еще одного игрока противника.