Наталья Александрова - Побег из гламура

Катерина застонала, открыла глаза, но ничего не увидела. Вокруг была кромешная темнота.

Она попыталась понять, где находится.

Не дома, это точно. Вокруг нее была не уютная шелковая темнота ее спальни, а какая-то тесная, жесткая, колючая тьма.

Кроме всего прочего, эта тьма двигалась.

Катю то и дело подбрасывало, она перекатывалась, ударяясь обо что-то жесткое то локтем, то плечом, то коленом. Вот отчего болело все тело… Но голова не просто болела — она раскалывалась, трещала от боли, мешая сосредоточиться…

Катя больно ударилась спиной, перекатилась на бок, вскрикнула и вдруг все вспомнила.

Вспомнила утренний звонок Лидки Дроздовой, вспомнила, как выехала из дому, как подъехала к повороту на МКАД… вспомнила хамоватого гаишника, вспомнила, как открыла багажник…

После этого вспоминать было нечего. После этого была темнота.

И тут до нее дошло, где она.

В багажнике собственной машины…

Катю подбросило на ухабе, она ударилась боком о крышку багажника и застонала. Застонала не столько даже от боли, сколько от страха и безысходности.

Она слышала рассказы о женщинах, которых вот так же останавливали на дороге, завозили в лес и там убивали. Ради дорогой машины, ради украшений, часов и прочего дорогостоящего хлама.

Катя слышала такие рассказы много раз, но не воспринимала их всерьез, ей казалось, что это вроде детских страшилок, которые шепотом рассказывают на ночь лет в десять. И уж во всяком случае, такое не может случиться с ней самой…

И вот — случилось.

Катю снова подкинуло на рытвине. Значит, они едут не по шоссе, не по городской улице. Они едут по проселку или, того хуже, по лесной дороге.

Ее везут в лес…

Машина снова подпрыгнула и остановилась.

Наступила тишина. Гулкая, звенящая тишина.

Затем крышка багажника поднялась, и Катя на мгновение ослепла от хлынувшего в глаза золотого осеннего света.

— Вылезай, — раздался над ней хриплый раздраженный голос.

Глаза привыкли к свету, и она снова увидела мрачное лицо «лейтенанта Смородина».

Впрочем, он наверняка никакой не лейтенант и уж тем более не Смородин.

— Вылезай! — повторил он угрожающим тоном.

Катя медлила, и тогда он схватил ее за воротник мягкой кожаной курточки (от Alaia, — отстраненно вспомнила Катя слова из другой, прежней жизни).

Она распрямилась, перебралась через край багажника, шагнула на черную лесную землю, густо усыпанную еловой хвоей.

«Ауди» стояла на небольшой поляне, окруженной густым темным ельником. Среди елей проглядывали золотом и багрянцем чахлые осины и березки.

Катя всегда любила сосновый лес — светлый, просторный, как храм, а ельник недолюбливала, он казался ей мрачным, угрюмым, нелюдимым, зловещим.

Как будто она чувствовала, что именно в таком лесу закончится ее жизнь…

За спиной «Смородина» маячили еще двое мужчин, чем-то неуловимо похожих — один в милицейской форме, другой — в черных джинсах и кожаной куртке.

— Что смотрите? — повернулся к ним «лейтенант». — Работайте! Времени мало…

Он рванул Катю за руку, сорвал с запястья часы.

— Часы номерные, — проговорила она, пытаясь вырвать руку. — Тебя по ним вычислят…

— Заботишься, да? — осклабился мужчина. — Не бойся, как-нибудь обойдется!

Он сунул «Филипп Патек» в карман кителя, озабоченно оглядел Катерину. Потянулся к ушам, где призывно сверкали крупные старинные изумруды.

«К глазам, — шептал Виталик, обняв ее перед зеркалом, — как они подходят к твоим глазам…» И ласково покусывал ее ухо, а Катя тихо смеялась, и в словах мужа ей слышалась небесная музыка.

— Не рви уши! Я сама! — Катя поспешно расстегнула замочки, сунула серьги в руку грабителя, отправила туда же цепочку с кулоном. — Бери все, только не надо…

Она хотела сказать «Не надо меня убивать», но не смогла произнести эти страшные слова. Ей казалось, что, пока они не произнесены вслух, они еще не стали реальностью.

— Я сказал — работайте! — зло бросил «Смородин» своим спутникам, спрятав украшения и, кажется, потеряв интерес к Кате. — Долго будете сопли жевать? Яму копайте!

От этих слов женщину обдало холодом.

Значит, все… Сейчас ее убьют и зароют в этом мрачном пригородном лесу…

Говорят, перед смертью человек видит всю свою жизнь. Она пробегает перед его глазами, как старая кинохроника.

Катя почему-то вспомнила только один день, в раннем детстве.

Она на даче у бабушки… Окно в сад широко распахнуто, и в него заглядывают ветки яблони, сплошь покрытые белоснежными цветами… Яркое, слепящее, ласковое солнце, и вся жизнь впереди, как нескончаемый праздник…