Микаэла Блэй - Люкке

– Такие материалы нам нужны. Личные, чтобы нельзя было остаться равнодушным. Не можем же мы делать репортажи только на общие темы. Мы должны конкретизировать. Понимаешь? Чтобы затронуть чувства зрителей.

Эллен уже хватило его разъяснений – ее будто ударили в солнечное сплетение, а в руки впились иголки.

– Девочка пропала с Королевского теннисного корта. Сегодня, во второй половине дня. Надо действовать. Я хочу, чтобы ты…

Эллен покачала головой:

– Это случилось сегодня?

– Да, во второй половине дня.

Эллен выпрямилась и попыталась сделать глубокий вдох, но ей сдавило грудь.

– Ты видел ее фотографию? – спросила она, дав волю злости.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты ведь назвал это синдромом пропажи хорошенькой девочки . Она что, хорошенькая?

Джимми отъехал от нее на стуле.

– Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. – Он поднялся. – Это устойчивое выражение.

– Да, знаю. Можешь мне поверить. На самом деле это называется синдром пропажи белой девочки. Ведь она белая? Наверняка ты это уже проверил. – Она дышала, как загнанная, пытаясь это скрыть.

Вместо ответа он поднял с пола свою сумку для макбука.

– Ты ведь надеешься, что с ней на самом деле произошло что-то ужасное? – Эллен не могла успокоиться. – Что ее изнасиловали? Или, может быть, она утонула? Лучше всего, если ее расчленили. Чем больше кусков, тем вкуснее. Ты понимаешь, что речь идет о восьмилетней девочке?

Джимми огляделся. Понял, что их слушает вся редакция, заговорил тихим голосом:

– Вот это ты и проверишь. Я хочу, чтобы с самого начала мы были в курсе всех обстоятельств. – Он захлопнул крышку макбука.

– С самого начала…

– Да, с самого начала. – Он повернулся к ней. – И еще: пересмотри свои контакты с полицией, ты криминальный репортер и должна была уже знать все это раньше меня.

Она утерла пот со лба.

– Но это не новости для канала ТВ4… – Подумать только: без году неделя на канале, а уже учит ее, что ей делать. – Может быть, ты думаешь, что пришел работать в вечернюю газету, но…

– Да, ты права, – перебил ее Джимми. – Это не новость. Пока что. Но может стать новостью, и поэтому я хочу, чтобы мы всех опередили. Мы не можем позволить себе ждать, а потом рассказывать о событиях после всех остальных. Создавай новости. – Он положил компьютер в сумку.

Теперь иголки впились во все тело. Эллен точно знала, что с ней произойдет дальше.

– А что мы будем делать, если она недостаточно хорошенькая? – продолжила она.

– Ну ладно, если ты не можешь, я дам это задание кому-нибудь другому в редакции. – Джимми взял сумку под мышку и устало посмотрел на нее. – Я просто подумал, что…

– Ладно, берусь, – согласилась Эллен.

– Хорошо. – Джимми пошел к лифтам.

– Смерть, смерть, смерть, – прошептала она, когда он уже не мог ее слышать. И тогда ее охватила паника.

Маленькой девочке было восемь лет. Ровно столько, сколько тогда было Эльзе.

Эллен открыла глаза. Несколько раз моргнула. Ей стало жарко, и она сняла куртку. От шума вентиляции в ушах гудело. Земля уходила из-под ног, и ей пришлось схватиться за раковину, чтобы не упасть.

– Смерть, смерть, смерть, – прошептала она, тщательно выговаривая каждую букву. От боли в груди она едва могла дышать.

Кто-то дернул ручку двери.

Эллен открыла кран до упора, наклонилась и, налив воду в сложенные в горсть ладони, ополоснула лицо.

– С тобой все в порядке?

– Да-да, – ответила она, пытаясь говорить нормальным голосом. Увидев себя в зеркале, снова быстро опустила глаза.

Дыши Эллен, попробуй дышать.

– Ну что там?

– Я сейчас! – Закусив губу, она обеими руками держалась за раковину. Из крана по-прежнему хлестала вода. Она закрыла кран, оторвала кусок бумажного полотенца и вытерлась.

Смерть, смерть, смерть. Последний из вереницы психологов, с которыми она имела дело, посоветовал ей повторять как заклинание какие-нибудь слова, чтобы не дать панике взять верх. Сначала Эллен это казалось банальным, но она решила попробовать. Она где-то вычитала, что Астрид Линдгрен всегда начинала разговор со своими сестрами именно с таких слов, чтобы потом больше не пришлось говорить о страшном. Эллен выбрала для повтора слово, которое больше всего пугало ее и воскрешало воспоминания, которые она хотела, но не могла стереть из памяти. В печали и потере была такая же определенность, как и в самой смерти. Иногда ей это действительно помогало.