Марина Серова - Все продается и покупается

Черт возьми, а ведь я с ним едва в постель не легла! Определенно, вчерашним вечером мой ангел-хранитель, витавший в тот момент где-то рядом, уберег меня от этого соблазна.

Я вспомнила свои фантазии под душем, и мне стало настолько стыдно, что сама собою открылась дверца бара и почти без моего участия хрустальная стопочка наполнилась солнечной жидкостью из хрустального же графинчика. Прекрасное снадобье, после которого можно прощать и не грызть себя за промахи, черт бы их взял!

Для закрепления эффекта тут же, не отходя от закромов, я нацедила вторую порцию и вместе с ней вернулась в кресло.

Как печально все заканчивается, надо же! Такое щемящее душу чувство вполне может возникнуть у стреляного воробья, воробьихи, пардон, которую ловко провели на мякине. Дали возможность порадоваться предвкушению очередной добычи и заслуженных лавров, а потом бесцеремонно, когда она расчирикалась от воодушевления, выгнали из форточки на мороз.

Что остается Татьяне Ивановой? Состроив хорошую мину при плохой игре, пить коньяк в компании своего собственного растроившегося и расстроенного, как и она сама, изображения? Ан нет! Дудки-с, господа псы его превосходительства! Илларион Борисов так и не найден, а деньги за его поиски уплачены. Татьяне Ивановой остается отработать их с присущей честностью и добросовестностью. Ой, любопытно мне, предусмотрел ли Виктор Сергеевич такой вариант развития событий? Учел ли он так называемый личный фактор? Едва ли.

Я глотнула коньячку, наблюдая, как отражения дружно составляют мне компанию – пьют и салютуют стопками. Солидарничают!

Рассчитал Генерал все до мелочей: не заставить уважающего себя специалиста работать бесплатно. А продолжать действовать, когда работа уже оплачена и тем более после того, как просят прекратить суетиться, способен только лишенный здравого смысла или страдающий ненормальной для нашего времени добросовестностью индивидуум. В какой-то мере я являюсь и тем, и другим. Но есть еще для меня в этом деле и личный фактор. От него, конечно, на сердце кошки скребут и голова раскалывается. Ну как я могла обмануться в Аркадии? Принять его за достойного и симпатичного человека, не рассмотреть его песью натуру? Ах ты, досада какая! Кроме того, не на службе же я у Генерала, чтобы покорной быть и стараться сохранить незапятнанным его доброе имя! Да и в одной ли репутации тут дело? Вопрос, не имеющий ответа. А если положиться на чутье, интуицию?

Стоп, стоп, как это не в одной репутации? Не в генеральской репутации и не в его капиталах, они взаимосвязаны. Если отбросить все объяснения Аркадия и, чтобы не быть ущербно-доверчивой, поискать другие мотивы, по которым Щипачев не желает продолжения поисков Иллариона...

Я прислушалась к себе, стараясь обдумать мелькнувшее сомнение, но внутри, по телу и голове разливались медленные волны тепла и покоя. Коньяк начал свою благостную работу – умиротворял меня, как и следовало ожидать.

Господи, о чем это я? В предприятия, подобные теплицам и псарне, Щипачевым вложены крупные деньги. И они работают, делают деньги еще более крупные. Ну не достаточно ли этого, чтобы, затратив необходимый минимум – каких-то двести тысяч, – убедить посторонних не совать нос в эту деликатную область?

– Вот тебе, Татьяна, здравая точка зрения, – обратилась я к отражениям. – И она незыблема, как железобетон!

Отражения в знак солидарности отсалютовали мне стопками.

Я поспешила расслабиться. Напрасно! Такое впечатление, что в результате упустила что-то интересное, важное, и не восстановить теперь это ни с помощью умственных усилий, ни скрупулезно копаясь в памяти.

– Какая досада!

Отражения не приняли во внимание укоризны и допили остатки, лихо запрокинув над губами посуду кверху донышками. Вот и славно!

С пустой стопкой в руке я поплелась по сгустившимся в квартире сумеркам на кухню кофейку сварганить и согреть любимым напитком мятущуюся душу. Завернув по пути в прихожую, прихватила с собой сверток, полученный от Аркадия, чтобы ознакомиться наконец с его содержимым. Кофе стоило заварить, а сверток – распаковать... И делов-то!

Пока кофе остывал, я сорвала резинку и развернула бумагу. Его превосходительство мог бы расщедриться и на «зеленые»!

В свертке оказалось ровно двести пятьдесят тысяч отечественными в купюрах среднего достоинства. Вот, значит, в какую сумму Виктор Сергеевич оценил мою покладистость. За работу я запросила меньше.