Елена Гайворонская - Игра с огнем

Роману показалось, что речь идет не о его дочери, маленькой принцессе, наследнице миллионного состояния, а о какой-то незнакомой девушке, живущей в ином мире, где действуют иные законы и ценности тоже другие… Он промолчал, не зная, что ответить. Паренек спросил, нет ли у Романа сигаретки. Он полез в карман, но обнаружил, что оставил портсигар в машине и удрученно развел руками.

По полутемному коридору навстречу Роману долговязая гривастая девчонка в коротеньком мятом халатике толкала перед собой каталку, накрытую грубой тканью, из-под которой торчали желтые ступни. Роман отпрянул к стене. Дверь одной из палат открылась, вылез всклокоченный парень, зевнув, спросил девчонку: «Хочешь конфетку?» Та утвердительно мотнула головой, зашуршала обёрткой, сунула карамельку за щеку.

– Из седьмой? – парень кивнул на каталку.

– Угу, – снова мотнула гривой девица. – Там еще один остался. Тоже, наверно, к утру вывезем.

– Щас много мрут, – вздохнул парень, посерьезнев. – Жизнь такая…

– Слушай, – просительно протянула девчонка, устремив на парня многозначительно-лукавый взгляд, – отволоки этого в холодильник, а? Я уж затрахалась…

– Мы потом разберемся, с кем ты затрахалась, – подмигнул парень, одной рукой перехватив скорбный груз, а второй похлопав девчонку по тугой попке.

Роман кашлянул. Парень обернулся и напустил на лицо серьёзность.

– А вам что тут надо? Двести седьмая? Там! – Он махнул рукой в конец коридора и снова шлепнул девицу, которая на сей раз, заинтересованно оглядев Романа, строго шикнула.

Роман побрел по коридору, удивляясь причудливому сочетанию житейской мудрости, обычно не свойственной ребятам этого возраста, и раннего цинизма, который, вероятно, служил им своеобразной защитой при постоянном общении со смертью.

Дверь в «седьмую» была приоткрыта, и Роман увидел дочь. В беленьком халатике она сидела возле кровати, на которой лежал человек неопределенного возраста. Он дышал тяжело, редко и вместе с воздухом из его впалой груди вырывался хрип, похожий на храп. Видно было, что каждое слово дается ему с великим трудом. Но девушка его не останавливала, оттого что знала: скоро этот человек умолкнет навсегда. Ее маленькая теплая ладошка лежала в костлявой изможденной руке.

– Ты учишься на врача, Анюта?

– Нет, – в голосе девушки звучала тихая грусть. – Пока я пытаюсь понять, гожусь ли для этой работы…

– Даже не сомневайся, – прохрипел больной, – у тебя золотое сердце. И это главное… Если бы моя дочь была на тебя похожа… – Он промолчал. Потом проговорил убежденно. – К утру помру. Я знаю. Боль ушла. Все говорят, так должно быть: перед смертью боль уходит. Я рад. Мне не для чего жить. Не для кого.

– Почему вы не хотите сообщить дочери? – Прошептала Анна. – Это жестоко. Она же не простит ни вам, ни себе… Пожалуйста, дайте мне ее телефон, прошу вас… – в ее голосе звенели слезы.

– Нет, – жестко сказал старик. – Я ведь бросил их. Я ведь был очень богат, деточка… Тебе и не снилось, как… Теперь я понимаю, как виноват перед женой и дочерью… Но тогда я ни о чем не думал, потому что у меня были деньги… А потом я все потерял. И сейчас мне стыдно. Мне не нужна их жалость.

– Так же нельзя! – воскликнула Анна. – Так не должно быть! Никто не должен умирать в одиночестве. Это так же противоестественно, как самому родиться… Пожалуйста, я вас очень прошу, дайте мне их телефон… Они должны узнать…

– Они узнают. Завтра. А сегодня не надо… Лучше ты посиди со мной, деточка… У тебя, наверно, осень славные родители… Ты такая милая и похожа на пушистый цветок… Почему ты плачешь? Не надо. У тебя еще все впереди… Ты обязательно будешь счастлива. Как холодно…

Анна хотела рассказать этому человеку, что плачет оттого, что до сих пор так и не сумела избавиться от чувства вины за бессмысленную страшную гибель двух бесконечно дорогих ей людей, которых она не смогла даже проводить в последний путь по дороге мироздания. И что теперь, всякий раз, держа слабеющую руку мужчины или женщины, она отчаянно хочет верить, что ее тепло и нежность, и беззвучная мольба о прощении не растеряются в вечности и, быть может, каким-то неведомым образом передадутся тем, кого она продолжает любить по-прежнему… Но она не могла этого произнести, потому что ее переживания не имели сейчас никакого значения перед иной силой, могущественной и неизбежной…

– Прошу вас, дайте мне телефон…

Бледно-голубые губы умирающего тронула улыбка.