Чингиз Абдуллаев - И возьми мою боль

— Что-нибудь личное? — понял незнакомец.

— Да, — ответил Адалят, — он убил моего брата. И пока я не убью его, я не смогу отправить тело моего погибшего брата на родину. Кровь убийцы должна пролиться.

— До свидания. Мы скажем, куда привезти деньги.

— А разве вы не берете деньги вперед? — удивился Адалят.

— Мы берем за работу. Если мы сделаем ее очень хорошо, то вы и в следующий раз обратитесь к нам. Поэтому мы не торопимся. Вы можете выплатить только аванс. Двадцать тысяч. Или включить его в последующий гонорар.

— К вам в машину уже положили пятьдесят, — сказал Махмудбеков, — и положат столько, сколько вы захотите. Но сегодня, только сегодня!

— До свидания, — откланялся незаметный тихий человек. Когда он вышел, Адалят задумался. Нужно будет провести общий сбор. Признают ли его лидером, захотят ли пойти за ним? Его старший брат пользовался непререкаемым авторитетом.

— Вас к телефону, — позвал его один из охранников.

— Меня? — удивился Адалят. — Кто это мог звонить сюда? Он взял трубку.

— Кто говорит?

— Здравствуй, Адалят, — услышал он знакомый голос. Он сразу понял, кто это звонит. Родной брат жены Исмаила. Легендарный в Чечне человек, национальный герой, первый вице-премьер республики, всегда очень негативно относившийся к Деятельности своих родственников. После смерти своей сестры он почти не общался с братьями Махмудбековыми, а когда началась война, вообще прервал всякие контакты.

— Здравствуйте, — звонивший был намного старше Адалята — Я слышал, что сегодня погиб Исмаил, — сказал вице-премьер.

— Его убили прямо в больнице, — мрачно подтвердил Адалят — Пусть аллах пошлет ему свою милость, — сказал вице-премьер традиционную фразу.

— И вашим родным и близким, которые умерли, — ответил ему такой же традиционной фразой Адалят.

— Ты знаешь, как я всегда относился к вашей деятельности Адалят, — строго сказал вице-премьер, — настоящий мусульманин не позволит себе заниматься наркотиками и бандитизмом Вы не признавали ни аллаха, ни законов нашей родины. Во время войны, когда ваши родные и близкие сражались здесь, в моем отряде, вы торговали своим зельем. Я много раз говорил Исмаилу, что так нельзя.

Адалят вежливо слушал, с трудом сдерживаясь. Но знал, что перебивать старшего невежливо. И поэтому молчал.

— Мне передали, что вы начали в Москве свои разборки, — Продолжал вице-премьер, — вы позорите чеченцев, вызываете туда наших ребят и втягиваете их в свой бизнес.

Он помолчал немного и добавил:

— Жаль, что так случилось с Исмаилом. Завтра я буду в Москве и приеду к вам выразить свое соболезнование. Но я хочу тебя предупредить, Адалят, что его дочь я увезу с собой. Ирада уедет со мной, ей нельзя оставаться в доме, где будешь хозяином ты Я слышал, что она сбежала из дома, когда на него напали чужие люди.

— Мы ее пока не нашли, — осторожно сказал Адалят.

— Так найдите ее, — сурово предложил его собеседник, это твоя и моя племянница, Адалят, значит, если кто-то ее обидит, он будет нашим кровником. И если она еще живая, значит, ее можно найти. А если она умерла… — он снова помолчал, клянусь памятью моей покойной сестры, я отомщу тому, кто это сделал.

— Как раз этим я здесь и занимаюсь, — пробормотал Адалят.

— Ты всю жизнь занимался не тем, чем нужно, — строго перебил его вице-премьер, — когда дети твоего дяди умирали меня в отряде, ты отдыхал в Турции. Такие, как ты, — позор нашего рода.

Адалят сжал зубы. Но отвечать не решался. Он хотел тогда вернуться в Чечню, но старший брат не позволил, сказав, что они разберутся и без него.

— Ты понял насчет Ирады? — спросил вице-премьер.

— Понял. Если мы ее найдем, она уедет с вами.

— До свидания, Адалят. И постарайся помнить все, что я тебе сегодня сказал. Больше я с тобой на эту тему говорить не буду.

Он осторожно положил трубку на рычаг, вытер лоб. Адалят не хотел признаваться даже самому себе, что боялся этого строгого бессребреника больше, чем всех преступных авторитетов Москвы. Больше, чем милицию и прокуратуру.

Можно было скрыться от любого преследования, можно было уехать в другую страну, избежав наказания, можно было убить своего врага. Но нельзя было уйти от позора, нельзя было уйти от справедливых слов позвонившего ему родича. Он с ужасом подумал, что завтра придется смотреть ему в глаза. Что он ему скажет?

Как сумеет оправдаться за свое бегство во время войны?

В комнату вошел Джафар. Он прошел к столу, сел на стул.