Чингиз Абдуллаев - Душа сутенера

Сколько известных художников вы знаете? Можно пересчитать по пальцам одной руки. Сколько известных писателей, которые не подыхают с голоду, ходят в чистых костюмах и могут содержать свои семьи на собственные гонорары? Вот то-то и оно. Никто не говорит молодым начинающим талантам, что все это — адский труд и никаких гарантий на успех. Никто не объясняет статисту, что на одного преуспевающего приходится тысяча неудачников. Может, поэтому они все такие несчастные? Такие неприкаянные. Мне их всегда бывает жаль. Я ведь сам закончил институт искусств и знаю эту братию. Выпивка и наркотики — вот конечный пункт, к которому почти все приходят.

А насчет актрис. Я бы вообще запретил принимать туда девочек в возрасте шестнадцати-семнадцати лет. Что они еще знают о жизни? Если бы Кира знала, что в прежние времена проституток и лицедеев хоронили за пределами кладбища, может, она бы пошла поступать в какой-нибудь технический вуз? Хотя нет, наверное, все равно настаивала бы на своем, как и остальные. Из ста инженеров один бывает неудачником, один талантливым, а остальные девяносто восемь — обычные, рядовые работники, как-то устраивающиеся в жизни. Из ста актрис… девяносто девять — неудачницы. Впрочем, об этом я уже говорил.

— Значит, ты недовольна, что работаешь на меня? — спросил я Киру.

— Плачу от радости, — дерзко ответила она. — А вы как думаете? Неужели вы считаете, что я с детства мечтала заниматься именно этим? Поэтому и школу с медалью закончила? Чтобы на вас работать. Чтобы этих похабников обслуживать.

— Ты мне свою медаль в нос не суй, — мрачно парировал я.

Вообще-то я не позволяю своим девочкам так со мной разговаривать. Но здесь был случай особый. С одной стороны, она напугана случившимся, ей нужно выговориться. А с другой, у меня сегодня тоже был не очень-то легкий день, и мне тоже нужно успокоиться. Поэтому я так лениво реагирую на ее выпады.

— Умирала бы с голоду на улице, — продолжал я, — а если такая умная, могла бы мне сказать. Я бы тебе помог в институт устроиться.

— Как Валентине, — усмехнулась Кира, — чтобы машина меня на занятия возила, как честную и чистую девочку. А потом чтобы я ездила всякую жирную сволочь развлекать. Знаете, как по ночам она в подушку плачет? Она ведь ни с одним приличным парнем познакомиться не может. Ваш водитель-стукач сразу обо всем вам доложит.

— Ладно, хватит, — перебил я ее, — разговорилась тут. Я никого насильно не держу. Не хотят — на здоровье. Пусть подыхают с голода. Или тебе больше нравится начальника бесплатно ублажать?

— Если бы нравилось, я бы к вам не пришла, — вздохнула Кира. — Ничего мне не нравится. И поздно уже все менять. Вы меня извините, Петр Аристархович, просто у меня настроение сегодня не то.

Я подошел к ней, опустил руку ей на голову. Потом повернул к себе. Больно дернул за волосы. И стал расстегивать молнию на брюках. Их необходимо иногда учить.

— Не нужно, — простонала она, пытаясь вырваться, — пожалуйста, не нужно.

Конечно, это был урок. Конечно, мне не хотелось этого делать. У меня не было для этого настроения. Но я обязан учить своих девочек, иначе каждая из них решит, что может разговаривать подобным образом со своим сутенером.

Она слабо сопротивлялась. Но я не имел права разрешать ей вести себя подобным образом. Я бросил ее на пол и несколько раз довольно больно ударил по ребрам. Она терпела молча. Это мне не понравилось. Брюки у нее были узкие, ненавижу эти джинсы. Ну, в общем, я даже не стал ее раздевать. Снял ремень и несколько раз больно ударил. Потом еще больнее, изо всех сил. Вот тогда она заплакала. Громко, навзрыд. Я сразу убрал ремень. Собственно, бил я ее не столько для воспитания, сколько для шока. Если после убийства подруги она говорит такие гадости мне, своему сутенеру, значит, она дошла до предела. Здесь нужен болевой шок, нужна сильная встряска. Когда она заплакала, я принес ей воды.

Она оттолкнула мою руку, но я почти насильно заставил ее пить. Потом поднял на руки и отнес в ванную комнату. Она не сопротивлялась, очевидно решив, что я хочу продолжить ее мучения. Но, раздев, я поставил ее под контрастный душ: горячий, холодный, горячий, холодный, а потом долго растирал пушистым мохнатым полотенцем. И наконец, отнес и уложил на кровать. После чего принес ей горячего чаю.

Конечно, я сволочь и сутенер. Конечно, я эксплуатирую естественные человеческие пороки. Конечно, я должен наказывать своих подопечных. Но я должен и заботиться о них. Иначе зачем они приходят ко мне? Иначе чем я отличаюсь от обычного уличного сутенера, который имеет свою долю с одной-двух женщин, чтобы сразу отдать деньги за очередную дозу наркотика?