Александр Анучкин - Золотой запас

Решительно ничего. Заводские корпуса, колючка. Вот автоматчик на вышке. Вот прожектор поворачивается, освещая периметр. Вот…

Стоп.

Что это?

Бред.

По полю в высокой траве, в какой-то сотне метров от заводского забора, медленно передвигаются какие-то тени. Это люди. Ошибки быть не может.

Это не сон, он действительно видит

людей

ночью

у забора золотого завода

с небольшими фонариками

с какими-то предметами (металлоискателями?)

они ничего и никого не боятся. Что они там делают, на этом поле чудес? Все просто. Они собирают урожай золота.

С крыши Фридман практически скатился. Схватив Сявкина за грудки, он начал трясти незадачливого старателя:

– Как такое может быть, отвечай! Почему об этом никто не знает? Как такое может быть, черт тебя дери!

Сявкин что-то мычал в ответ, округлял глупые глаза и разводил ручонками. Ну в самом деле – он-то тут при чем? Приступ ужаса и ярости прошел. Следователь отпустил мужичонку, ему даже стало стыдно: набросился на убогого.

Стараясь не смотреть в лицо задержанному, он бросил через плечо:

– Давай в машину. Все, представление закончено.

Домой пора.

Этой ночью следователь почти не спал. Рядом уютно храпела жена, а он метался по кровати. Стоило закрыть глаза – и перед мысленным взором возникала картина: десяток теней на ночном поле с металлоискателями и фонарями. Под носом у охраны. Даже слепой их увидит, даже глухой услышит. «Такого просто не может быть» – эта фраза пульсировала в голове до рассвета. Лишь в пять часов утра измученный Фридман наконец заснул.

В одиннадцать, когда он пришел на работу, ему сообщили, что арестованный Сявкин, чье дело находится у него в производстве, повесился этой ночью в своей камере на резинке от трусов. Поскольку ничего путного на допросах Сявкин не сказал, сообщников не выдал, происхождение изъятого золота не обозначил – дело нужно закрывать. В связи со смертью его единственного фигуранта.

Выслушав все это на утренней планерке у прокурора области, Фридман не спеша вернулся в свой кабинет, по дороге умудрился пококетничать с секретаршей, полил цветы, аккуратно разложил на столе бумаги. Подошел к двери своего кабинета и запер ее изнутри.

Достал из сейфа бутылку водки и стакан. Долго разглядывал оба предмета, потом решительно, одним движением, скрутил пробку и налил. Выпил стакан, не отрываясь, частыми маленькими глотками. Шумно выдохнул. Уткнулся носом в рукав мундира. Запрокинул голову.

У следователя началась истерика.

Остановить ее не смог бы сейчас и сам генеральный прокурор.

А ведь до пенсии совсем немного.

Совсем немного.

Бл… ский Сявкин.

Из окна было видно гору, а на горе стояла старинная крепость. Под горой – тонкая линия моря. Все остальное съедал причудливый рельеф местности. Пожилой мужчина встречал рассветы на балконе, сидел здесь с газетой до обеда, потом – отправлялся в город. Его путь лежал на рыбный рынок, в маленький ресторанчик, где повара, задорно перемигиваясь и перекрикиваясь на своем гортанном языке, уже давно не обращали на него никакого внимания. Они привыкли к нему – как к предмету мебели. Этот странный русский приходил и ел рыбу каждый день – уже лет пять, а может, целую вечность.

– Салям алейкум, Паша.

– Салям! – Паша обнажил в улыбке почерневшие зубы. – Как абична? И два пива?

– Спасибо, мой друг, спасибо, как обычно.

Пожилой русский молча ел рыбу, запивал пивом, вытирал салфеткой пену с усов. Потом аккуратно отсчитывал деньги, оставлял на чай две лиры и уходил. Закат он встречал на другом балконе. Он специально выбирал этот дом так, чтобы следить за движением солнца целый день. В этом процессе он видел невероятно глубокий смысл, а другого – не видел в жизни вовсе и уже давно.

Иногда он мог выйти в город вне плана, побродить по улочкам, позвонить куда-то. Как правило, он оставался доволен услышанным, что и неудивительно: собеседники панически боялись расстраивать пожилого русского. Здесь, в курортной Алании, где его уже давно знали все местные жители, никто даже не догадывался о роде занятий и прошлом. Дома, в далекой России, о нем знали больше.

Человек, имеющий доступ к базам данных российского Министерства внутренних дел, мог бы узнать, что мужчина известен под кличкой Носорог, имеет три судимости – две за умышленное убийство и одну за бандитизм, считается основателем одной из крупнейших преступных группировок начала девяностых и, помимо всего прочего, убит и похоронен в родной Рязани в две тысячи первом году. В архивах можно было бы найти оперативные донесения, фототаблицу и даже видеокассету формата VHS. На осыпающейся пленке криворукий милицейский оператор, злоупотребляющий наездами, отъездами и панорамами, запечатлел похороны Носорога, в миру – Константина Крюкова.