Александр Анучкин - Золотой запас

Когда он проснулся в чужой квартире в Последнем тупике, было темно. Совсем темно.

Он понял, что спал в одежде и даже в ботинках. Ничего удивительно, что так болит голова, ничего удивительного, что так ломит тело.

Он встал с тахты. Не включая свет, прошел на кухню, открыл холодильник. Не соврал майор. Все есть.

Он достал бутылку джина. (Почему джин? Нельзя было купить водки?) Открутил пробку, начал пить. Пил долго. Поставил бутылку на место, вернулся в комнату, сел на тахту.

Опьянение не приходило.

Беспомощно оглядев темную комнату, он обхватил голову руками и беззвучно заплакал. Не зарыдал. Просто заплакал. Тихо и безнадежно. Так плачут обиженные воспитанные дети.

В кабинете Рыбина проходило экстренное совещание. Золотой миллиардер собрал всех, кому еще мог доверять, – начальника службы безопасности, двух советников и вице-президента. Он знал этих людей уже несколько десятилетий, они прошли вместе все, их слишком многое связывало. Рыбин хотел услышать их версию случившегося. Он требовал – найдите и нейтрализуйте!

В глазах своих партнеров он читал недоумение и страх. Им нечего было сказать.

Бессмысленно болтая ложечкой в чашке с кофе, вице-президент, наконец, сказал: «Рязань». Сказал и вопросительно поднял бровь.

Мужчины, сидевшие в кабинете, внимательно посмотрели на вице-президента и вновь углубились в свои чашки. После долгой паузы начальник службы безопасности кивнул.

Рыбин не выдержал. Он сорвался на крик:

– Что вы молчите? Что вы молчите, мать вашу?! Мне нужно всех вас разогнать и окружить себя трамваями? Какой у нас штат охраны, вам нужно напоминать? Как я унижался, пробивая для этих дуболомов, так сказать, оружие – может, кто не знает или не помнит? Сколько я плачу вам – вам всем, чтобы потом бояться каждого шороха? – Волна гнева, похоже, сходила. Следующую фразу Рыбин произнес уже почти шепотом: – Почему ты думаешь, что это Рязань, Витя? Вице-президент прокашлялся:

– Трудно объяснить. Чувствую. Мы сосредоточили там все дело в руках одного человека. Кто он такой? Да, мы знаем о нем все, он тысячу раз перепроверен, но у него менталитет деревенского гангстера. Я многократно с ним говорил, просил сократить объемы, но он уже не может остановиться. Там очень много интересов вокруг, интересов больших людей. Если вся история вскроется – что будет с нами? Вы хоть на минуту думали об этом, когда начинали проект? – Он обвел молчавших собеседников взглядом. – Расслабьтесь. Я тоже не думал. Когда это все вскроется, нас будут не просто убивать. Нас будут столетиями жарить на медленном огне.

– Что вы предлагаете, Виктор Петрович? – подал голос самый молодой из советников Рыбина. В этой компании он казался случайным: настоящий голубой воротничок, выпускник престижного вуза, обладатель безупречной внешности и столь же безупречных манер. Он бьш бы более уместен на международном финансовом форуме, чем в этом кабинете.

– Что я предлагаю, Олег? А ты не можешь догадаться сам? Я предлагаю сворачивать проект. Немедленно. И, быть может, делать ноги. Но это потом. А сначала – сворачивать проект.

Рыбин шумно вздохнул. Только он в этом кабинете знал всю правду – до конца. Только он знал, что свернуть проект уже нельзя. Виктор бьш прав, когда говорил: «Слишком много интересов, слишком много людей». Он даже представить себе не мог, насколько бьш прав.

– Нет, Витя. Сворачивать проект, так сказать, мы не можем. Не имеем права. Надо искать другие выходы. Тем более, – Рыбин откинулся на спинку кресла, – я не разделяю твоей панической уверенности. Рязань – не единственное наше дело. Далеко не единственное, так сказать.

Мужичонка, нет, даже так: мужичонко, которого привели к следователю Фридману, вызывал смешанные чувства. Как-то одновременно его хотелось стукнуть тапочкой, накормить, пожалеть, послать куда-нибудь далеко, чтобы не вернулся. Еще хотелось сильно ударить его ногой, но таких методик ведения дознания следователь Фридман не признавал уже лет десять. Когда пятидесятилетний мужчина поднимает руку на подследственного – это уже совершенно запредельно.

Фридман меланхолично листал тоненькое дело в новой папке, которую кто-то уже успел залапать жирными пальцами. В принципе, каждое второе дело, попадавшее на стол к следователю, было украшено такими дактокартами – в управлении внутренних дел не было столовой, все дознаватели питались чебуреками. Чебуреки продавали за углом.