Гилберт Честертон: Позор отца Брауна (рассказы)

– Да, – сказал отец Браун, – ведь сами они только что родились. Наверное, кровь она сосет из этого злосчастного поэта?

– Конечно, – кивнул врач, – а отец страдает. Говорят, она вдова.

По кроткому круглому лицу пробежала тень – отец Браун рассердился, а это бывало очень редко.

– Говорят! – воскликнул он. – А почему бы ей не быть вдовой? Какие у них основания сомневаться в ее словах?

– Опять вы правы, – сказал доктор. – Но суть не в этом. Самая суть, самый скандал – именно в том, что она вдова.

Отец Браун тихо и печально охнул; может быть, он прошептал: «О, Господи!».

– Во-первых, – сказал врач, – они выяснили, что она актриса.

– Так я и думал, – откликнулся священник. – И еще одно я подумал, хотя и не к делу…

– Конечно, – продолжал его собеседник, – этого хватило бы. Бедный пастырь в ужасе от одной мысли, что актерка и авантюристка навлекает позор на его седины. Старые девицы плачут хором. Адмирал признался, что когда-то был в театре, но не согласен терпеть лицедеев «в нашей среде». Мне лично это не мешает. Она – истинная леди, хотя и загадочная, вроде смуглой леди сонетов. Поэт в нее очень влюблен. Я, старый дурак, ему сочувствовал, совсем разумилялся, но тут ударил колокол. Именно мне пришлось стать вестником беды. Понимаете, миссис Мальтраверс – не просто вдова. Она – вдова мистера Мальтраверса.

– Да, – сказал священник, – разоблачение страшное!

– А мистер Мальтраверс, – продолжал его друг, – убит в этой самой деревне года два назад.

– Помню, помню, – сказал отец Браун. – Кажется, врач признал, что его стукнули по голове.

Доктор Тутт ответил не сразу, а отвечая – хмурился.

– Собака не ест собак, врачи не бранят врачей, даже безумных. И я бы не стал ругать моего почтенного коллегу, если б не знал, что вы умеете хранить тайну. Тайна в том, что он круглый дурак, горький пьяница и полный невежда. Главный констебль графства просил меня разобраться в деле, я ведь давно в этих краях. Так вот, я абсолютно уверен в одном. Может быть, его и били по голове. Может быть, здесь считают, что странствующих актеров непременно надо бить. Но его не убили. Судя по описанию, рана слишком легкая. Самое большее, он мог потерять надолго сознание. Но я открыл кое-что похуже.

Какое-то время он глядел на ускользающий пейзаж, потом сказал:

– Я еду туда и прошу вас помочь мне, потому что будет эксгумация. У меня есть подозрения, что его отравили.

– Вот и станция! – обрадовался священник. – По-видимому, вы подозреваете, что яду ему дала заботливая супруга.

– Кто ж еще? – откликнулся врач, когда они выходили из вагона. – Здесь бродит сумасшедший актер, но полиция и адвокат считают, что он помешан на ссоре еще с каким-то актером, не с Мальтраверсом. Нет, отравил не он. А больше покойный ни с кем общаться не мог.

Отец Браун кое-что обо всем этом слышал. Однако он знал, что ничего не знает, пока не поймет участников той или иной истории. Следующие два-три дня он с ними знакомился под разными предлогами. Первая встреча, с загадочной вдовой, была краткой, но яркой. Понял он по меньшей мере две вещи: во-первых, миссис Мальтраверс иногда говорила в той манере, которую викторианское селенье могло счесть циничной; во-вторых, она, как многие актеры, принадлежала к его конфессии.

Он был логичен (и правоверен), а потому не вывел из второго факта, что она ни в чем не повинна. От него не укрылось, что среди его единоверцев были крупнейшие отравители. Однако он понял, что в данном случае некоторую роль играла та свобода ума, которую здешние пуритане могли принять за распущенность, а жители старой Англии – за склонность ко всему чужеземному. Карие глаза глядели до воинственности смело, а загадочная улыбка большого рта говорила о том, что намерения ее в отношении поэта (хороши они или плохи) по крайней мере серьезны.

Сам поэт встретился со священником на скамье у «Синего Льва» и показался ему исключительно мрачным. Сын преподобного Сэмюэла Хорнера был крепким человеком в светло-сером костюме; принадлежность его к богеме выдавал бледно-зеленый шейный платок, заметнее же всего были темно-рыжая грива и нахмуренный лоб. Отец Браун знал, как разговорить самых завзятых молчальников. Когда речь зашла о местных сплетнях, поэт с удовольствием выругался, и посплетничал сам, едко намекнув на былую дружбу непорочной мисс Карстейрс-Кэрью с мистером Карвером, адвокатом. Мало того: он посмел сказать, что служитель закона пытался завязать дружбу и с таинственной вдовой. Но когда дело дошло до его собственного отца, он – то ли из горькой порядочности, то ли из благочестия, то ли потому, что слишком глубокой была злоба, сказал мало.